Шрифт:
Утилизация троянского коня.
Твои делишки так же далеки
От эпоса, как сон эротомана
От флегматизма подлинной нирваны
И кирзовые всмятку сапоги.
Вдохни поглубже. Это – просто дождь
Без околичностей, подтекста и намёка.
Судьба ни в чём не знает экивока,
И почерка её не разберёшь.
Красавище и чудовица
Всё было чинно и серьёзно:
Кабак, былинный разговор.
Потом, как будто под наркозом,
Короткий рейс в гостиный двор.
Не пела свадьба, не плясала,
И шафером – приблудный кот.
Но искры вышли из кресала,
И пот истёк на коверкот.
И счастлива была невеста,
В рассветный сънъ погружена,
Ей в тучах пыли и асбеста
Другая виделась страна,
Где он – владыка, пусть шерстистый,
Как юкагирский носорог,
На ней златистое монисто
И дорогой сафьян сапог.
Ах, только бы не просыпаться,
И грезить-грезить день-деньской,
И никогда не подыматься
С перин, обтянутых камкой.
Хронос кенос [1]
За невидимую Стену
Заглянув в начале самом,
Пустоту великой сцены
Ощутишь в себе, как драму.
Пожалеешь, что судьбине
Поколенья жизнь отдали.
Капли красные рябины
Заржавели, как медали.
На притуле – кот Василий,
На столе кухонном – брашно.
О любви как высшей силе,
И задумываться страшно.
1
«пустое время» (греч.).
«Ещё вчера плакун-трава…»
Ещё вчера плакун-трава
По Оболони зеленела.
А если б так, что нам за дело
До городского волшебства?
И празднеств шумных круговерть
Даёт таинственные всходы.
Зима, чья анаграмма – смерть,
Взаймы не просит у природы.
Салюты, вопли, кутежи.
Когда же наконец морозы
Наточат острые ножи
На коллективные психозы?
Звучит церковный антифон
Под голубыми небесами.
Подростки с круглыми глазами
Молчат и дышат в домофон.
Сал, Бер, Йон, Рош
Поспела рожь. И рожа расцвела.
И птица распушила перья.
Кто я теперь? Незапертая дверь
Или живой образчик двоеверья?
Кто я тогда, потом я – что за херъ?
Я – бер лесов, мёд ведающий лев,
Во льдах любви сосущий лапу,
И стая тонкоклювых корольков,
Которых отправляет по этапу
Неумолимый лодочник Тальков.
«Я – ветхий Адам…»
Я – ветхий Адам.
Все ребра покамест целы.
Небесные реки
Туманны и драгоценны.
Я волен и глуп.
Неведома мне кручина.
Я сам по себе
Есмь следствие и причина.
И всё на мази.
Пустыня вздохнёт однажды,
И явится Ева —
Взаправду тогда возжажду.
«Пусть ветер утихнет в ветвях…»
Пусть ветер утихнет в ветвях
От возгласов наших нестройных.
На непроходимых путях
И тайно объявленных войнах —
Опять неизвестный солдат
Свинцом под лопатку ужален.
При жизни лишённый наград,
Посмертно с лихвою одарен.
Кому наши птицы поют,
По ком второпях умолкают?
Как будто конечный приют
Последнюю связь обрывает.
Сон
Гремуча праздничная тишь —
По крыше дождь стучит подковою.
А ты в две дырочки сопишь
И башни видишь с Иеговою.
Ветхозаветная стена
Зияет свежею промоиной.
И ни покрышки нет, ни дна
Неведомо какой убоине.
Камыш египетский высок.
Долины зеленеют ровные.
Облит испариной висок,
И крылья за спиной огромные.
«Дух мятётся. Ворон грает…»
Дух мятётся. Ворон грает.
И поныне Мировая
Длится, всё не утихает,
Дхарма свищет у виска и
Сердце – язва моровая
Или яма долговая —
Повторяет, умирая:
Эвоэ! Земля сырая!
«Оставить влажный след в морщинке…»
Оставить влажный след в морщинке
Ещё не старой старой девы.
В её французские косынки
Щекой зарыться охладелой
И наблюдать, как мостовыми
В штиблетах модных и кондовых
Снуют, что мнимые больные,
Носители идей бредовых.
В семье господ равновеликих
Себе взыскующие места,
О Бильгамесе с львиным рыком
Не знающие ни бельмеса.
«Карпатские горы родили мышь…»
Карпатские горы родили мышь.
Признавшись, что быть не могло иначе,
Взлетай на воздушном повыше крыш,
Дыши кислородом в камыш казачий.
Носи наизнанку, навыворот
Тулупы сомнений, овчины страсти,
И, зная, что сбудется, наперёд,
Подыскивай фото в гранитный паспорт.