С такими мыслями в голове полетела к отцу. Мы с Себастьяном заранее предупредили лабораторию о своем приезде. Встретил нас один из сотрудников. Он представился Максом.

– Почему нас отец не встречает? – сразу насторожилась я. – Он ходить не может?

– Ну что вы, он вполне здоров. Продолжает работать. Просто… Ну, вы сами все поймете, – Макс переступал с ноги на ногу, не зная, какие слова подобрать. Нам от этого легче не стало.

– Нет, подождите. Говорите все как есть. Арсения беременна, – Себастьян показал на меня рукой. – Ей сейчас лишние переживания ни к чему. Мы должны быть готовы, э-э… к тому, с чем встретимся.

– Хорошо. Прогуляемся, – предложил Макс.

И мы направились в сторону парка. Он значительно разросся после моего последнего визита. Заложенные в растения генные стимуляторы быстрого роста дали свои плоды. Даже за неделю невооруженным глазом были заметны изменения. Высаженные кусты вдоль петляющих дорожек достигли полного расцвета и создавали ощущение уединенности. Деревьям, конечно, еще требовалось время для роста и вхождения в статус «могучих», но они уже сейчас радовали глаз пышными шевелюрами и разбрасывали тени по парку. Каким все-таки странным был переход из только начавшейся весны за территорией лаборатории в вечное лето здесь, да и в городе тоже.

– С чего же начать? – задумчиво пробурчал Макс.

– А вы начните с самого начала, – желая поддержать рассказчика, сказал Себастьян.

– На это уйдет слишком много времени. Пожалуй, начну с прорыва в исследованиях, который произошел у нас чуть более шести месяцев назад. Мы научились не просто оцифровывать живой объект, а переносить часть его энергетической составляющей в наш единый, м-м-м… как бы лучше назвать для вас… новый мир. Его официальное имя Альфа. По сути, внесенная программа могла не просто существовать, а начинала жить, понимаете, не работать как программа, а жить в новом для нее пространстве, приспосабливаться, развиваться, причем исходя из накопленного опыта здесь, на Земле. Это было колоссально! Не могу передать вам, какое это было чудо, настоящий прорыв в науке! Да-а…

Воспоминания захлестнули Макса. Он стоял, уставившись вдаль, и улыбался.

– Что же было дальше? – мне не терпелось услышать главное.

– Дальше? А дальше всю команду ученых с оборудованием быстренько перевезли сюда. Нам дали новое задание. Оцифровать нужно было сотни тысяч экземпляров растений, животных, насекомых и других живых существ. Мы должны были следить за их развитием в Альфе и наблюдать за подопытными здесь в нашем мире. Отмечать, что изменилось, какая выживаемость после оцифровки, ну в общем, вы понимаете. Началась рутина по созданию что-то вроде Ноева ковчега. Мы работали как завод. Одни оцифровывали, другие отслеживали последствия, третьи поправляли исходные данные. При этом секретность проекта – полная. Напряжение людей стало возрастать. И тут вдруг случился первый сбой.

– Неужели? – Себастьяну не удалось скрыть скептическое отношение ко всему рассказу.

Но Макс, не обращая на него внимания, продолжал. Ему очень хотелось выговориться. Это было заметно.

– Проблемы стали возникать при оцифровке, например, колониальных насекомых или стайных животных. Они теряли ориентацию и в программе, и в нашем мире. И тогда ваш отец, гениальный человек, предложил оцифровать колонию целиком. И как вы думаете, какой был результат?

– Полагаю, у вас все получилось, – ответила я. Хотя по блестящим от радости глазам Макса ответ был понятен и без слов.

– Да! – воскликнул он. – Программа заработала!

– Как же не повезло бедным насекомым, – снова съехидничал Себастьян.

– И вы тоже правы. Колонии, оставшиеся здесь после оцифровки, распадались, насекомые погибали. Мы забирали у них ту самую энергию, которая связывала их, объединяла, заставляла выполнять возложенную на них природой роль, – Макс сделал паузу, давая нам возможность осмыслить информацию. Потом продолжил. – После этого открытия нам пришлось внимательнее присмотреться и к одиночкам, так сказать. И знаете, что мы поняли?

– Даже не берусь представить, – в своей уже привычной для этого разговора манере ответил Себастьян.

Я тихонько одернула его за рукав. Он удивленно посмотрел на меня. Взглядом дав ему понять, что пора умерить свой скепсис, я приготовилась слушать нашего рассказчика дальше.

Макс, уловив мое внимание, продолжил:

– Оцифрованные одиночки тоже менялись. Просто эти изменения не так быстро бросались в глаза. Они продолжали жить, как бы правильно выразиться, по инерции. На крупных животных это было заметнее. Они теряли смекалку, любопытство, не саму способность, но желание к воспроизводству.

– Что-то мне это напоминает, – снова прокомментировал слова ученого Себастьян.

Теперь уже я, не обращая внимания на замечания своего друга, выпалила:

– Вы хотите сказать, они становятся роботами! Мой отец – теперь робот?

– Ну это не совсем правильное определение, – смутился Макс.

– А что тогда будет правильным?! – мой вопрос скорее звучал как возглас протеста.

– Я бы сказал, теряются наработанные из поколения в поколение навыки, социализация. Честно говоря, мы сами не до конца понимаем сути процесса. Организм при этом здоров.