Но Митя совсем ничего не мог рассказать ни о каком-либо компьютерном братстве, ни об этих загадочных нитях управления и, беспомощно улыбаясь, всё время искал глазами Женечку. Она же, добровольно взяв на себя роль хозяйки, с видимым удовольствием заваривала чай, хлопотала у закопчённой плиты и распоряжалась кругооборотом разнокалиберной дачной посуды.

Всю ночь Митя напряжённо вслушивался в мало понятный для него застольный разговор, в котором упоминались неизвестные ему теории и факты, не читанные им книги и не просмотренные фильмы, звучали знакомые на слух, но не совсем ясные по смыслу термины, имена и названия. Инстинктивно он ощущал здесь свою неуместность и, чтобы избавиться от давящего чувства неловкости, несколько раз пытался включиться в общую беседу, вставляя невпопад случайные реплики. Однако с каждой репликой неловкость только усиливалась, и в конце концов ему ничего не осталось, как полностью отдаться действию спиртного и мирно задремать в уютном кресле.

Нет, конечно, Митя вовсе не считал себя малокультурным человеком. Он любил читать, знал наизусть много стихов и даже сам иногда пытался что-то сочинить. Правда, он не сумел бы толком пересказать даже самый простой литературный сюжет и давно уже не пытался доверить кому-либо свои впечатления, скрывая их в глубине своей памяти. Да и книги из окружавшей его с детства огромной бабушкиной библиотеки были, вероятно, не совсем те, — во всяком случае, они никак не гарантировали полноправное вхождение в Женечкин круг.

Окончив институт, Митя уже два года служил инженером-программистом в небольшой частной конторе, занимающейся проектированием рекламы. Работа, показавшаяся бы другому скучной рутиной, неожиданно полюбилась ему, потому что не требовала карьерных усилий, а предполагала спокойную сосредоточенность, которая вполне соответствовала его характеру. Можно сказать, что эта работа была для него продолжением какой-то тихой детской игры, связанной с бесконечной перестановкой картинок и геометрических фигур, собиранием замысловатых цифровых и буквенных комбинаций.

Митя хорошо понимал, что рядовое техническое образование, давшееся ему с большим трудом, мягко говоря, не способствовало расширению культурного кругозора. Гуманитарная сфера казалась ему огромной непознанной планетой, а все те, кто был к ней мало-мальски причастен, представлялись чуть ли не демиургами, облечёнными магией высочайших знаний, перед которыми трепетал его скромный разум.

Но все эти соображения, увы, ничуть не извиняли непривычной для Мити пьяной дремоты и столь явно обнаруженного невежества, за которое всё следующее утро так дулась на него Женечка. А может, ещё больше она сердилась из-за его нелепой внешности, которая невыгодно выделяла Митю среди её друзей. Он замечал, что она и раньше немного стеснялась его низкорослой сутуловатой фигуры, на которой любая одежда казалась с чужого плеча, что её раздражали его спадающие к кончику носа очки и вечно непричёсанные редкие волосы с наметившейся залысиной. Теперь к числу Митиных недостатков прибавились неумение блеснуть умом и дурацкая привычка впадать в молчаливую задумчивость.

Остро чувствуя стыд за своё ночное поведение, Митя всё-таки сумел в то утро выпросить Женечкино прощение и уговорил её вырваться на какое-то время из компании, чтобы прогуляться с ним наедине. Миновав ветхие дачные домики и покосившиеся заборы, они перевалили через гряду песчаных дюн с кривыми низкорослыми соснами и вышли к Заливу, который тогда предстал перед ними всего лишь неподвижным мелководьем, сливающимся у горизонта с небесами. Взявшись за руки, они брели по безлюдному песчаному пляжу, заваленному сухим тростником, и вдыхали пряный запах зелёных водорослей, а потом, сбросив одежду, долго-долго шли в тепловатой воде по мелкому бархатистому дну, пока зеркальная гладь не скрыла их по пояс. Там они с весёлыми криками по-детски резвились, прыгали и топили друг друга, а потом, высоко выбрасывая ноги над водой, вместе поскакали к берегу.

Тот дивный летний день, как и многие другие часы и минуты, проведённые вместе с Женечкой, добавился к той самой сокровенной части светлых Митиных воспоминаний, из которых была соткана основа его жизни. Правда, с тех пор по субботам Женечка предусмотрительно отправлялась в Тарховку одна, а возвращалась оттуда только поздним воскресным вечером, заставляя Митю все выходные проводить в мучительном тоскливом ожидании.

С той памятной поездки в Тарховку миновало полгода, и теперь, солнечным декабрьским днём, Митя вовсе не предполагал, что в последний раз провожает Женечку на Финляндский вокзал и что краткая история их счастливого союза неумолимо близится к безотрадному завершению.

Женечка не вернулась домой в воскресенье. Она не дала знать о себе ни в понедельник, ни во вторник, ни в последующие дни. Тщетно Митя просиживал вечера у телефона, вздрагивая от хрипловатого боя настенных часов и с безотчётной надеждой прислушиваясь к шуму проезжающего лифта, тщетно оставлял по утрам на кухонном столе трогательные записки, тщетно ждал вестей от кого-нибудь из мало известных ему Женечкиных друзей.

Только спустя две недели, в самый канун Нового года, к нему без предупреждения забежала некрасивая полноватая девушка, которую он видел летом в Тарховке, а теперь никак не мог вспомнить по имени.

— Вы только не волнуйтесь, пожалуйста-пожалуйста, не волнуйтесь, — быстро затараторила она, не давая Мите сосредоточиться. — С Женечкой всё в порядке. Она очень-очень скучает по вашему дому и непременно — слышите? — непременно скоро к вам вернётся. Но вот сейчас, именно сейчас, — белёсые глаза девушки выразительно расширились, а её речь становилась всё более многословной и путаной, — вам необходимо ещё немного потерпеть, потому что Женечка по очень-очень сложным и важным для неё обстоятельствам не может у вас появиться и поэтому просит вас скорее, как можно скорее передать ей все оставшиеся у вас её вещи.