Среди общей массы упоминаемых памятников можно выделить несколько групп. В первую – объединялись англосаксонские регламенты, содержание которых не идентифицировалось, регламент 1399 года, известный как «Порядок всех состояний знати и джентри Англии», регламенты, составленные Джоном Типтофтом (1467), графом Риверзом (1479), герцогом Бедфордом (1487), графом Вустером (1520) и воспроизводивший анонимную ситуацию регламент Джона Расселла, коронационный регламент Генриха VI, материалы комиссии лордов Берли и Говарда по расследованию злоупотреблений в департаменте церемониймейстера. Во вторую входили парламентские статуты (5Ric. II; 12Ric.II), королевские ордонансы (1477 и 1478, 1595), многочисленные грамоты и патенты. Третью группу составляли так называемые парламентские регламенты (1439, 1523 и 1539). Четвертая объединяла решения Вселенских соборов (416, 563 и 633), церковные композиции (1353) и дипломы (1068 и 1069). Наконец, последняя группа была представлена Книгой Страшного суда, «Диалогами о Казначействе» Ричарда Фитц-Нигела и рядом других документов [120] .

Разнообразие ссылочного аппарата в трактатах и документах первой половины XVII века было неслучайным. Дело в том, что практика публичных собраний знати, на которые распространялось действие порядка следования, достаточно широко варьировалась. Даже при английском дворе допускались искажения, связанные с отсутствием тех или иных должностных лиц и титулованных особ. Идеальной ситуации, воспроизводящей весь объем требуемого порядка, видимо, никогда не существовало. Возникавшие «неполноценные» процессии и присутствия требовали либо обоснования через зафиксированные к этому моменту прецеденты, либо официального одобрения с тем, чтобы стать очередной нормой. В этом смысле совокупность бытовавших к тому времени регламентов позволяла каждый раз обосновывать возникающую ситуацию: «наш опыт подсказывает соблюдать бдительность и предпринимать усилия для того, чтобы не нарушить традицию» [121] .

Постоянное обращение к повторявшимся или уникальным ситуациям объяснялось помимо прочего присутствием на подобных церемониях лиц незнатного происхождения, которые, согласно сложившимся взглядам, должны были подвергнуться отдельному или особому ранжированию. Именно на фоне «смешанных» присутствий единство благородного сообщества акцентировалось наиболее устойчиво.

Очевидно, ситуации, имевшие место в начале стюартовского правления и выдававшиеся в качестве нормы, были результатом тщательного изучения предшествующих регламентов и других документов, статус и авторитет которых обнаруживал незримое, но вместе с тем постоянное присутствие. Попытаемся восстановить возможную логику, согласно которой могли «всплывать» те или иные документы, не забывая при этом указывать на значимые моменты, связанные с их упоминанием в текстах источников. При этом традиция, сложившаяся в первой половине XVII века будет выглядеть генетически оправданной.

Начну с того, что появление ссылок на англосаксонские регламенты было связано с тем, что порядок следования или так называемое право предпочтения начинает оформляться именно в этот период [122] . Сохранившиеся королевские хартии демонстрируют весьма устойчивую тенденцию к закреплению определенной градации внутри королевского окружения. Для большинства памятников того времени характерно стремление представить существующую иерархию, не расчленяя клир и мирян на отдельные составляющие. Наиболее часто повторяющаяся схема рядополагает самого монарха, следующих за ним членов королевской семьи, архиепископов, епископов, аббатов, элдорменов и завершает принятый вариант ранжирования королевскими тенами [123] .

Смешение клира и мирских институтов уже в те времена, должно быть, считалось недопустимым и могло вызывать понятные возражения как со стороны церкви, так и светских особ, заинтересованных в соответствующем разделении. Вместе с тем описываемые в регламентах «события» настойчиво повторяли смешанную ситуацию, которая по тем временам могла быть выгодна только усиливавшейся королевской власти. Момент, очевидно, весьма симптоматичный, если учесть схожесть положения первых Стюартов и той ситуации, которая существовала в англосаксонский период. Замечу, что желаемый для светских и духовных особ сдвиг к разграничению порядков обозначился только после того, как Вильгельм Завоеватель небезуспешно попытался внедрить куриальную модель нормандского двора и заменить ею старую англосаксонскую.

Вплоть до конца XI века особые упоминания о порядке предпочтения среди мирских чинов и титулов носили эпизодический характер, что, как представляется, было связано с отсутствием интереса английских юристов к данной проблеме в целом. Официальные памятники воспроизводили старую смешанную донормандскую модель. Исключением были лишь составлявшиеся королевскими чиновниками свидетельские списки, заносившиеся в соответствующие дипломы и хартии, но воспроизводимые в этих документах композиции в целом были случайными, а устанавливаемая в них схема все-таки неполной.

Составление Книги Страшного Суда внесло ряд существенных изменений в дальнейшее представление о механизме создания новой модели предпочтения. Ричард Фитц-Нигел в своих «Диалогах о Казначействе» впервые попытался представить порядок следования, основываясь на принципе вассально-ленной зависимости. В его схеме король возглавлял составленный по нисходящей список непосредственных вассалов в соответствии с порядком принадлежащих им достоинств [124] . Поскольку каждый из приводимых им списков предшествовал соответствующим реляциям по каждому графству или сотне, то связь устанавливаемой таким списком последовательности с практикой выездных сессий оказывалась вполне вероятной. Фиксируемая иерархия вассалов могла служить своего рода разъяснением или рекомендацией для столичных судебных служащих, вливавшихся в локальные сообщества: знание соответствующих регалий и достоинств королевских подданных было в этом случае не только желательным, но и в чем-то обязательным условием [125] .

С конца XI века заметным становится стремление короны зафиксировать принятую схему предпочтения. Это сказывается в первую очередь в том, каким образом начинают оформляться формулы, отражающие варианты официального обращения монарха к своим подданным. Известная формула «король всех архиепископов, епископов, аббатов, графов баронов, судей, шерифов и других верных подданных приветствует» была тому веским подтверждением. Иногда подобного рода обращения могли варьироваться. В некоторых случаях в них включались приоры, следовавшие за аббатами, надсмотрщики (reeves) и управляющие за шерифами. В целом же схема оказывалась неизменной и воспроизводила иерархию следования церковных и мирских особ.