Проведя день среди грядок, мы садимся на велосипеды и едем поесть мороженого в парк возле нашего дома. Там Бен замечает сестру: Ина с Тэйном играют в футбол с другими детьми. Всем им меньше десяти лет, но ни за кем не присматривают родители. Бен хочет подойти к Ине, когда доест мороженое, но за разговором мы теряем ее из виду. А по дороге домой видим, как она несется на самокате вдоль тротуара, перекинув куртку через руль. Мы просили ее вернуться к половине четвертого и теперь встречаемся как раз у дверей.

– Фух! – говорит дочь с притворной усталостью; на ее щеках играет румянец. – Я и не заметила, как пролетели четыре с половиной часа!

Меня переполняет гордость за дочь. Утром она самостоятельно договорилась встретиться с другом, весь день пробыла в парке и без напоминаний вернулась домой в условленное время. Ина сорванец, дай ей мяч, и она часами будет его пинать. С другой стороны, если я разрешу, она с не меньшим удовольствием просидит целый день с планшетом или приставкой, как все современные дети. Наблюдая за другими голландскими родителями, я научилась отпускать сына и дочь гулять на улице без присмотра, постепенно ослабляя контроль. Но об этом мы еще поговорим. Вдалеке от родителей ребенку не нужно постоянное внимание, он может просто быть собой. Это работает и для детей, и для взрослых. Наверное, как и Рина, именно такого детства я хотела для своих ребят.

В ожидании второго ребенка я чувствовала волнение и в то же время решимость. У меня было четкое представление о том, как я буду рожать: я хотела, чтобы мне дали анестезию, потом вручили здорового малыша и через пару дней отпустили из больницы.

Будучи представительницей «поколения миллениалов» (тех, кому сейчас от восемнадцати до тридцати пяти), я привыкла устраивать все по собственному вкусу: от одежды и причесок, питания и режима тренировок до социальных связей и стиля жизни. Я чувствовала себя непохожей на других и стремилась обладать всей полнотой информации – точь-в-точь как восемьдесят с лишним миллионов прочих миллениалов, считающих себя «уникальными снежинками» [2] . Я до мелочей изучила, как протекает беременность и послеродовое восстановление, а потом составила план, искренне веря, что это и есть самое яркое доказательство моей любви к будущему ребенку.

Вот только одного я не учла: что вынашивать и рожать мне предстоит в Голландии.

– В Голландии принято рожать дома в присутствии акушерки и без обезболивающих, – поделилась Мариска, моя шестидесятитрехлетняя соседка, заглянувшая на чашку кофе. До пенсии Мариска работала медсестрой, а ее родители были врачами-терапевтами; она знала, о чем говорит. – У нас беременность и роды считают естественным состоянием женщины, а не медицинской проблемой.

Спокойный и прагматичный подход к родительству в Голландии начинается задолго до появления ребенка на свет. В отличие от большей части остального мира (США и Великобритания – яркий тому пример), где врачи бдительно наблюдают за всеми стадиями беременности, голландцы относятся к этому как к нормальной части жизни и поощряют домашние роды. Исключение делается лишь в случаях, когда высок риск осложнений. Такой подход называется «нюхтер», что означает «трезвый и разумный», а голландцы гордятся своим здравомыслием. Для них роды в домашних условиях, в комфортной обстановке – вполне логичный способ приветствовать появление нового члена семьи.

Понятие «дом» в том виде, в каком оно существует сейчас, появилось не сразу. Некоторые историки полагают, что значение этого слова в Голландии обрело эмоциональную составляющую в XVII веке – на сотню лет раньше, чем где-либо еще в Европе. Представители обеспеченного среднего класса в городах первыми смогли позволить себе достойное жилище для так называемой нуклеарной семьи, состоящей лишь из матери, отца и детей. Дом впервые стал местом, где все вращалось исключительно вокруг семейной жизни, а в центре ее стояли дети. Физическое пространство, в котором обитали голландские семьи, начало ассоциироваться с уютом, теплом, близостью и «тихой гаванью».

– Ты знаешь, что я родила младшего, Тьерка, в комнате, где сейчас ваша спальня, в снежную бурю? – Мариска отпила кофе. – Это было двадцать пять лет назад.

Она окинула взглядом нашу гостиную, очевидно, вспоминая прежние времена. Раньше этот коттедж принадлежал семье Мариски. Когда три ее сына выросли и покинули родовое гнездо, коттедж продали, а на оставшемся участке земли Мариска с мужем построили дом своей мечты.

Всю жизнь я считала, что близка к природе. В конце концов, университетские годы я провела в калифорнийском городе Беркли, где зародилось движение хиппи. С каким удовольствием я бы пела с детьми скаутские песни у костра, готовила полезную еду и регулярно гуляла с ними по лесу! Но домашние роды, без обезболивания и присмотра врача? Каким образом голландский подход к родовспоможению делает малыша и маму счастливее?

– И вам было не страшно рожать дома во время метели?

– Нет, конечно. Пойди что-нибудь не так, мы бы вовремя успели в больницу. Она совсем рядом, – ответила Мариска.

В Нидерландах домашние роды являются неотъемлемой частью системы здравоохранения. Акушерки и врачи работают в тесной связке, а в экстренном случае в паре километров от вас всегда найдется больница – расстояния не проблема для этой густонаселенной страны.

– Мы, голландки, народ сильный. Вытерпим схватки. Мне вот не нужна была ни эпидуральная анестезия, ни другие лекарства. Я рожала в своей кровати, под своим одеялом, в собственной спальне, в присутствии мужа. Никаких чужих людей, холодного больничного света и звякающих инструментов.

Заметив недоверчивое выражение моего лица, Мариска улыбнулась и сказала будто по секрету:

– На самом деле мы рожаем дома, потому что это «хэзелих».

Ага, вот оно! Мне следовало бы догадаться: все дело в этом непереводимом слове. Оно произносится как «гххе-зел-ех», с твердым гортанным (будто откашливаешься) звуком «гх». И означает «ощущение уюта, любви, тепла, приятия, счастья, безопасности, довольства и товарищества». Это аналог датского «хюгге», еще одного непереводимого слова, обозначающего уют и удовольствие от комфорта, который окружает тебя, радуя душу и тело.