Ингрид вытащила из катера пластиковое полотно и с помощью чернявого мужчины начала покрывать им ящики и контейнеры, лежавшие на траве. Теплая струйка крови потекла по шее, и Брюс вытер ее. Надо в самом деле привести себя в порядок. Но кто здесь доктор?

Дикари с сетью добежали до шевелящейся кучи птеродактилей, накинули на них сеть, и когда птеродактили сообразили, что, увлекшись обедом, потеряли свободу, было поздно. Они бились под сетью, стараясь взлететь, а мужчины дротиками и каменными топорами глушили их. Стоял страшный гомон.

– Эй! – крикнул Брюс – Ты куда?

Один из дикарей, пользуясь суматохой, подбежал к вещам на траве, откинул угол полога и потащил к себе серебряный плоский ящик. Ингрид увидела и стала тянуть ящик на себя. Ей на помощь пришел Конрад. Худой высокий мужчина в белых шортах громко увещевал грабителей. Язык, на котором он говорил, был цокающим, быстрым, отрывистым, словно стрекотание лесной птицы.

Увещевания, а, главное, неудача внезапного нападения утихомирили охотников. Еще через три минуты они удалялись, волоча сеть, полную битых птеродактилей, и с хохотом рассказывая друг другу о своих подвигах.

– Брюс, – сказал Конрад возмущенно, – я уже сказал тебе, что надо промыть рану.

Доктором оказалась Ингрид.

Она выбрила Андрею волосы на затылке и обработала рану, потом залила ее пластиком. Придется походить денек с этой заплатой. Но если Брюс хочет, ему можно сделать прическу как у кочевника. Жан тоже собирается…

– Зачем ему?

– Он гениальный филолог. Вы бы послушали, какие беседы он ведет со степняками. Его приняли в стаю. Теперь испортят они нашего Жана. У них нет принципов – что хорошо, а что плохо. Готовы всю станцию ограбить. Белогурочка, милейшее создание, я ее очень люблю, украла зеркало. И повесила на юбку, спереди, представляете? От их хохота мы всю ночь не спали. Вот и все. Можете идти. А то у птеродактилей на зубах бывает трупный яд.

– Я думал, что они крупнее.

– Они бывают куда крупнее. К счастью, сюда не залетают.

Пришел Конрад.

– Не жарко? – спросил он. – А то включим кондиционер.

– Нет, спасибо. А почему вы пускаете аборигенов на станцию?

– Нет, – сказала Ингрид, – в помещения мы их не пускаем.

– Дежурный на пульте всегда может включить силовое поле, – сказал Конрад. – А ночью обязательно включает.

– Конрад их жалеет, – сказала Ингрид. – Это его стая.

– А ты их не жалеешь?

– Жалею, – сказала Ингрид, – но мы ничем не можем помочь.

– Что с ними случилось? – спросил Андрей. Пластик стягивал кожу, и хотелось его содрать.

– Сегодня увидишь, – сказал Конрад. – К нам пожалует сам Октин Хаш.

– Я думаю, – сказала Ингрид, – что он пришлет своего палача.

– Приедет, – сказал Конрад. – Я с ним говорил. Он любопытен.

Андрей Брюс попросил воды, выпил маленькими глотками. Вода была свежей, родниковой.

– Наши соседи, по-здешнему – стая Белого волка, – сказала Ингрид, – кочевали раньше километрах в двухстах отсюда. Мы основали станцию в безлюдном месте. Даже вместо куполов поставили шатры, чтобы не выделяться.

– Они о нас все знали, – сказал Конрад. – Охотники сотню километров проходят в день. А верховой и еще больше.

– Они к нам приходили, – сказала Ингрид. – Мы для них другая стая. И очень богатая. Мы с ними наладили отношения – они к нам, привыкли, но приезжали нечасто. Обокрасть нас трудно, а железа мы не даем. Но потом пришел Октин Хаш.

– Кто он такой? – спросил Андрей.

– Аттила, местный Аттила, – сказал Конрад. – Он пришел со своей ордой с юга. Так нам говорили. Другие считают, что он всегда кочевал у Зеленой реки, а года два назад стал сильным.

– Ведьмы помогли, – заметила Ингрид, складывая инструменты и закрывая шкафчик. – Наша стая так считает.

– Ведьмы или организационные способности, – сказал Конрад, – но суть в том, что он сумел подчинить себе все стаи этой степи и собирается в большой поход к морю. А войны здесь простые – смерть или рабство. Стая Белого волка тоже была разбита, и остатки ее бежали к нам под крыло. Октину Хашу это не нравится, он не хочет делить с нами степь, но и не смеет напасть.

– Как же называется ваша стая? – спросил Андрей.

– Стая Железной птицы, – ответил Конрад. – Только не воображай, что нам все это нравится. Если бы не уникальная фауна, не миллион загадок, мы бы отсюда улетели.

– Соблазн велик?

– Знаешь, как кличут нашу планету в Управлении Исследований? Эвур. Эв-ур – Эволюционный урод. Здесь все сразу – триасс и мезозой, кайнозой и хомо сапиенс. Новые виды здесь появлялись, а старые не вымирали. Это не может быть, но случилось. Ради того, чтобы здесь поработать, можно пойти на переговоры даже с Октином Хашем.