Это была она! Фея! Пьяная в хлам и с топором в руках. Его обухом она изящно постукивала одной рукой о ладонь другой.

Видок у неё, конечно, был ещё тот: остроконечная шляпа сдвинулась набок, прическа растрёпана, пышное платье сзади заправлено в трусы. В руках вместо волшебной палочки топор. Крылья бабочки за спиной превратились в чёрные крылья нетопыря, тушь размазана по лицу. В зубах сигара. Вид са-а-мый счастливый. Ну всё ясно – провела бурную ночь со своим бойфрендом (он у неё горгулья), там и крыльями махнулись. То ли спьяну, то ли торопилась?.. Во-о-опрос… однако. И этот самый вопрос так меня заинтересовал, что я даже плакать перестала.

– Ну вот, другое дело! – оптимистично проревела крёстная, нависая своей мощной грудью над моей головой.

– А топор зачем? – спросила я первое, что пришло мне в голову.

– Да какая разница, чем махать! – философски заметила она.

– И то правда, – кротко согласилась я.

Спорить с пьяной феей двухметрового роста, да ещё если у неё в руках топор, и она жаждет им помахать – себе дороже. Так что я по пустякам не спорю. Что, видимо, понравилось моей Феечке, потому как она безапелляционно заявила, выпуская мне в нос кольцо табачного дыма:

– Ты едешь на бал.

Я ничего не ответила, лишь грустно оглядела себя с головы до ног. Да и без слов всё было ясно: волосы спутаны, физиономия в саже, одета в полурваное тряпьё, на ногах разношенные тапочки, просящие есть. В общем, грустное и малопривлекательное зрелище. Но мою крёстную это, похоже, не смущало.

– Сейчас мы сделаем из тебя красавицу, – оптимистично сообщила она.

«Ой-ёй…» – промелькнула в моей голове заполошная мысль.

Но додумать я её не успела: фея вдохновенно взмахнула топором и… растущая на огороде тыква превратилась в карету, пробегавшая мимо кошка стала кучером, а жирные крысы, обитающие в подвале, стали лошадьми.

– Ну вот, – Фея удовлетворённо потрогала большим пальцем левой руки лезвие топора.

Затем ловко, что твой индеец, переместив его в левую руку, пристально уставилась на меня, отчего по моей спине пополз неприятный холодок. Взгляд у крёстной был внимательно-кроткий, что и пугало. Радужка бирюзовых глаз чуть расширилась, став словно ещё чернее. И из её глубины, клубясь, стал подниматься тёмно-серый туман. Словно чёрный смерч, он заполнял собой радужку. И огромные раскосые глаза Феи уже были не цвета мёртвой бирюзы, а антрацитово-чёрные с зеленоватыми всполохами молний, вспыхивающих по всей спирали чёрного смерча, поднимавшегося у неё изнутри и рвущегося наружу. Казалось, что сейчас вся эта чёрная буря выплеснется из них, начав заполнять собой всё вокруг, но Феечка, видимо, руководила процессом, потому как чёрная буря остановила своё движение вверх, клубясь и сверкая молниями на самой кромке её глаз и нашего мира.

Мои зубы постукивали от страха.

– А сейчас мы оденем тебя, – нежно заметила она.

По моей спине уже не холодок бежал, а тёк ручьями холодный пот. Я нервно сглотнула слюну.

Фея второй раз взмахнула топором и…

Я оказалась одета в фиолетовое, с пышной чёрной газовой (спереди выше колена и доходящей сзади до пят) юбкой и чёрными прозрачными рукавами платье. Оно было с глубоким вырезом сзади и плотно обтягивающим горло воротником спереди. На ногах были чёрные ажурные колготки. На голове цилиндр с сеточкой, прикрывающей пол-лица. На лице была чёрная боевая раскраска женщины-гота.

Я обалдело хлопала длинными чёрными ресницами на крёстную, не в силах вымолвить ни слова. Не, не поймите меня неправильно, но сама до такого вида я бы в жизни не додумалась. Но, рассудив, что это лучше, чем сидеть и рыдать, я не решилась спорить.

(– Ну вот, теперь можешь ехать на бал, – сказала волшебница Золушке*.)

Молча кивнув, я уже было направилась к карете, когда сзади раздался властный голос, остановивший меня:

– Стой. А туфли?

И правда, я была настолько ошарашена, что отправилась на бал босиком. Остановившись, я повернулась и вопросительно посмотрела на Феечку. Та задумчиво почесала сбитыми костяшками пальцев руки кончик носа, а затем одним движением задрала свои пышные белые юбки, резко стянула с ног чёрные на толстой подошве ботинки и кинула их мне:

– Надевай.

Быстро натянув ботинки, я залезла в карету.

(– Поезжай на бал, моя милая! Ты это заслужила! – воскликнула фея. – Но помни, Золушка, ровно в полночь сила моих чар кончится: твоё платье снова превратится в лохмотья, а карета – в обыкновенную тыкву. Помни об этом!*)

Я молча и коротко кивнула.

(Золушка пообещала волшебнице уехать из дворца до полуночи и, сияя от счастья, отправилась на бал*.)

После чего карета очень шустро рванула с места, притом напрямик, не разбирая дороги. Да что там рванула? Она просто ломанулась напролом, без всякого проезжего тракта. Казалось, что само пространство словно менялось по ходу нашего движения. Обычный пейзаж словно перекрывался каким-то иным, полупрозрачным, и карета легко проскакивала среди плотно растущих елей, как если б мы ехали по широкой дороге.

(Королевскому сыну доложили, что прибыла неизвестная, очень важная принцесса. Он поспешил ей навстречу, помог выйти из кареты и повёл в зал, где уже собрались гости*.)

Принц был вежлив и лично приветствовал гостей.

Когда ему доложили о прибытии ещё одной, опоздавшей гостьи, он поморщился, но пошёл встречать. Я почти вываливалась из кареты, меня слегка растрясло, да и ботинки феи оказались великоваты и чуток спадали с ног, я краем глаза заметила сначала кисловатую физиономию парня лет 18, а потом, подняв глаза, увидела, как его плотно сжатые губы плавно превращаются в почти идеальную букву О.