Поколебавшись, он вывел на листе: «Твой любящий отец», сложил его вчетверо, засунул в конверт и написал адрес. Еще одна ложь полетит над океаном со скоростью четыреста миль в час, подумал Джек.

Спрятав письмо в карман, он откинулся на спинку кресла с сознанием того, что неприятный долг хоть и не лучшим образом, но все же исполнен. Прикрыв глаза, он попытался уснуть, отключившись от всех волнений и нервотрепки последних месяцев, завершившихся упреками Элен и недовольством Джо Моррисона по поводу отъезда Джека в Рим. «Забудь обо всем, – приказал он себе, стараясь освободиться от проблем, засевших в голове. – Да пусть он пошлет меня в Вашингтон, Монголию или Антарктиду – плевать на все. Пусть мой сын женится на бородатой циркачке или сбежит в Россию с последними секретами химического оружия, пусть я не буду спать с женой до конца этого века – мне все, абсолютно все безразлично…»

Наконец он задремал, погрузившись в тревожный сон современного путешественника.

Маленькая старушка уставилась поверх бокала с бурбоном на спящего человека. С момента посадки на самолет в Орли она то и дело украдкой поглядывала на него.

– Кто этот джентльмен, моя дорогая? – прошептала старушка, схватив за руку шедшую вдоль прохода стюардессу. – Я его где-то уже видела.

– Его фамилия Эндрюс, миссис Уиллоуби, – ответила стюардесса. – Он летит в Рим.

Старушка посмотрела на лицо спящего мужчины. Покачала головой.

– Точно знаю, что где-то его уже видела, но где именно, не припомню. Вы уверены, что это мистер Эндрюс?

– Да, миссис Уиллоуби.

Стюардесса вежливо улыбнулась.

– Руки у него грубоваты, – произнесла старушка. – А лицо доброе, благородное. Я еще вспомню. Это кто-то из далекого прошлого.

– Конечно, вспомните, – сказала стюардесса и подумала: «Слава богу, я схожу в Стамбуле».

– Вы, несомненно, слишком молоды, чтобы вспомнить, кто он.

Стюардесса с подушечкой в руках направилась вперед, а миссис Уиллоуби отхлебнула бурбон, глядя на сильные руки и благородное лицо мужчины, сидящего в кресле справа от прохода.

Джек спал беспокойно, периодически поворачивая голову из стороны в сторону; миссис Уиллоуби наблюдала за крупным человеком с массивной головой, по слегка отвисшей левой щеке которого от виска с тронутыми сединой темными волосами к подбородку тянулся шрам. Ему лет тридцать семь – тридцать восемь, решила миссис Уиллоуби; она совершила типичную для пожилых людей ошибку, уменьшив настоящий возраст Джека. Ей нравилось, что он высок и широкоплеч. Она любила встречать за границей рослых американцев. Она одобрила его строгий серый костюм, сидевший на нем с той свободой, из-за которой европейцы считают американцев нацией, не умеющей одеваться. Но старушке никак не удавалось вспомнить, где она видела своего соседа. Какая-то другая фамилия, не Эндрюс, вертелась на кончике ее языка. Провал в памяти вызывал у миссис Уиллоуби чувство тревоги; она показалась себе очень старой.

Проснувшись, Джек раздвинул шторки и увидел, что самолет теряет высоту неподалеку от Рима. Отвернувшись от окна, он заметил, что маленькая старушка разглядывает его, сморщив лоб. «У нее такой вид, – подумал Джек, застегивая ремень, – будто я во сне произносил непристойности».

Взлетно-посадочные полосы, умытые дождем, блестели в надвигающихся сумерках; клочья облаков, подсвеченных последними лучами заходящего малинового солнца, мчались по небу. Самолет лег на правое крыло, и Джек увидел, как опустились закрылки; он вспомнил свинцовую мглу, висевшую над Парижем, и порадовался тому, что в Риме совсем иная погода. Италия способна поднять настроение и как бы заново открыть человеку прелесть ярких красок, дождя, причудливых облаков, каким бы видом транспорта ни прибывал он в эту страну, подумал Джек.

Бросив последний пристальный взгляд в сторону Джека, миссис Уиллоуби направилась в ресторан, чтобы там вместе с другими транзитными пассажирами дождаться, когда самолет заправят топливом. Джек, проходя мимо старушки, вежливо коснулся рукой шляпы; он услышал, как она радостно произнесла: «Джеймс Роял». Она сказала это сирийцу, шагавшему рядом с ней. Мужчина, понимавший арабскую и французскую речь, знал лишь два английских слова. «Очень хорошо», – сказал он, изо всех сил стараясь продемонстрировать свое дружелюбие.

– Я думала, он умер, – добавила миссис Уиллоуби, шагая в направлении ресторана. – Кто-то мне говорил, что он умер.

Таможенный досмотр подходил к концу, и тут Джек увидел Делани, который стоял за стеклянной дверью зала ожидания. На нем были твидовая кепка завсегдатая ирландских бегов и пальто из того же материала. Его загорелое лицо с близорукими глазами светилось сквозь стекло счастливой, приветливой улыбкой. Он не производил впечатления человека, угодившего в беду. Джек испытал громадное облегчение, не обнаружив во внешности Делани изменений, которые могли произойти за годы их разлуки, и понял, как сильно боялся увидеть друга постаревшим.

Когда Джек прошел через дверь, Делани крепко стиснул его руку и, сияя, произнес густым, хриплым голосом:

– Я сказал им: «Черт с вами, ступайте сегодня домой, я не могу допустить, чтобы его встречал шофер».

Делани подхватил кейс, который нес Джек.

– Позволь мне помочь тебе. Если, конечно, он не набит секретными бумагами, которые ты не можешь выпустить из рук без риска быть казненным.

Джек улыбнулся, шагая возле этого пышущего энергией, невысокого крепыша в сторону автостоянки: