– Мне следовало бы ударить вас, – прошептал Браттон, не поднимая висящих вдоль туловища рук.

– Попробуйте, – тихо сказал Делани и повернулся к Барзелли: – Пойдем выпьем, carissima.

Делани взял актрису под руку, и они направились к бару. Тассети улыбнулся, с удовольствием наблюдая за Браттоном. Тачино пожал плечами.

– Вот что я скажу, – заявил продюсер. – Я никогда не пойму Америку.

Готовый расплакаться Браттон вытер лоб зеленым шелковым платком, суетливо переводя взгляд с одного лица на другое.

– Его самовлюбленность беспредельна, – громко заявил актер. – Делани еще получит по заслугам.

Он вымученно улыбнулся, обнажив зубы.

– Не стоит принимать всерьез слова такого эгоиста. – Браттон махнул рукой, изо всех сил стараясь скрыть обиду. – Мы еще увидимся, Джек. Я приглашу вас пообедать. Покажу вам, как живут бедняки.

Он бросил последний умоляющий взгляд на стоящих рядом с ним мужчин. Никто не произнес ни слова. Тассети сунул руки в карманы, разочарованный тем, что ему не пришлось применить силу. Браттон повернулся и отошел, неуклюже изображая своей походкой раскованность и безразличие; он направился к двум молодым итальянским актрисам, беседовавшим друг с другом в углу комнаты. Браттон заговорил с ними, жестом собственника обняв обеих за плечи. Его громкий смех разнесся по гостиной, перекрывая шум голосов.

– В чем дело? – спросил Тассети на ломаном французском языке; Делани с трудом понял сицилийца. – Делани увел у него девушку?

– Возможно, – ответил Джек.

Пожав руки Тачино и Тассети, он зашагал к двери. «С меня довольно», – подумал Джек.

В прихожей, ожидая, когда ему подадут пальто, он заметил хорошенькую студентку колледжа. Она сидела, согнувшись, на мраморной скамейке у стены и плакала. Ее губа кровоточила, девушка прикладывала к ней розовую салфетку. Две подружки стояли перед студенткой с озабоченными лицами, пытаясь спрятать ее от глаз прибывающих и уходящих гостей. Из вежливости Джек не стал разглядывать девушку и лишь на следующий день узнал, что она оказалась в одной из спален с юным итальянским графом, который повалил американку на кровать и укусил в губу, когда она попыталась помешать ему поцеловать ее. Ей наложили два шва.

Наступило время прилива, и Средиземное море медленно наступало на пляж. Джек и Вероника сидели у подножия дюны, защищавшей их от порывов ветра. Погода была не по сезону теплая. Близилась полночь, и в стоявших на побережье домиках, большая часть которых пустовала зимой, светилось лишь несколько окон. После шума и суеты вечеринки Джеку показалось заманчивым предложение Вероники пообедать во Фреджене. Они поели в небольшом загородном trattoria [33] , выпили графин сухого красного вина, а потом отправились на край сосновой рощи, тянувшейся вдоль пустынного песчаного пляжа. Джек обнял Веронику за талию; опьяненные запахами морской воды и сосен, они любовались лунной дорожкой.

Картина называется, умиротворенно подумал Джек, «Влюбленные у берега моря». Сейчас Делани, Барзелли, Стайлз и Браттон, все конфликты и проблемы казались ему бесконечно далекими.

– Я вот что подумала, – сказала Вероника, – наверно, мне следует переехать в Париж.

Она замолчала, прижавшись головой к Джеку; он знал, что сейчас Вероника ждет его слов: «Да, тебе следует переехать в Париж». Но он не произнес их.

– Я устала от Рима. Не могу же я постоянно скрываться от Роберта. В конце концов он отравит мне жизнь.

– На приеме Деспьер сказал мне, что однажды Брезач ударил тебя в ресторане. Это правда?

– Да, – смеясь, подтвердила Вероника. – Однажды.

– Что ты сделала?

– Я сказала ему, что, если это повторится, я уйду от него. Он больше так не поступал, а я все равно оставила его. – Вероника снова засмеялась. – Роберт мог бы не отказывать себе в удовольствии.

Девушка зачерпнула свободной рукой песок и стала сыпать его тонкой струйкой.

– Я говорю по-французски. Меня бы взяли в бюро путешествий. Ежегодно Италию посещают миллионы французов. – Вероника на мгновение задумалась. – Мне всегда хотелось жить в Париже. Я бы нашла маленькую квартирку, а ты бы навещал меня.

Джек смущенно пошевелился. Он увидел себя торопящимся поскорее покинуть свой офис, проклинающим за рулем автомобиля вечерние парижские пробки, взбирающимся наверх по шаткой лестнице дома, находящегося где-нибудь в районе Сен-Жермен-де-Пре; вот он занимается любовью с Вероникой, стараясь не смотреть на часы, затем покидает ее, замечая на лице девушки огорчение и укор. Потом спешит домой, чтобы поцеловать Элен, пожелать детям спокойной ночи, пока они не уснули, по дороге сочиняя, что ответит Элен, когда она, подавая предобеденную рюмку, спросит его: «Сколько часов длится твой рабочий день, дорогой?» Cing a sept [34] – так называют это французы; многим из них, как мужчинам, так и женщинам, подобные свидания не осложняют жизнь и приносят удовольствие.

– Ты не хочешь, чтобы я переехала в Париж, – произнесла Вероника.

– Конечно, хочу, – почти не кривя душой, заверил ее Джек. – С чего ты это взяла?

– Ты так странно молчишь.

«О господи, еще одна женщина пытается угадать, что скрывается за моим молчанием», – подумал он.

– Я глупая. Не хочу принимать правила нашей игры.

– Что ты имеешь в виду?

– Все кончится в ту минуту, когда я посажу тебя на самолет в Чампино. – Она улыбнулась в темноте. – В учебниках географии это называется естественной границей: Рейн, Альпы. Чампино – наш Рейн, наши Альпы, верно?