— Идите, работницы, сегодня повезет вам.

Или говорила, что все в порядке, все путем будет. А то когда и не пускала, чтобы не вымокли под дождем. Этим утром она смотрела, как всегда, и обещала маме и сестре огромную удачу. Даже сама призадумалась — что они такое могли найти или кого встретить? По-любому — ничего плохого с ними случиться не могло, вода не обманула бы бабушку.

Мы ждали их всю ночь, потом день и еще ночь. Вода в деже показывала, что ничего лучше, чем то, что случилось с мамой и Милой и случиться не могло. Что все у них хорошо, ну — или будет. Я хоть под утро засыпала, а бабушка металась по дому из угла в угол, что-то шепча про себя, или надолго уходила в лес — советовалась. Возвращалась… ждала… На третий день мы пошли в поселок к Голове поселения.

Старший, выслушав нас, вызвал начальника стражи. Велий пришел не сразу, запыхавшийся, с влажными волосами. Улыбнулся мне, вопросительно посмотрел на бабушку. А потом стража искала наших родных до темноты. Не нашли… только принесли к нам в дом две корзины с увядшими травами да старый Милкин платок.

Отпечатки конских копыт на вытоптанной лужайке — вот и весь след. Если бы мы сразу кинулись за помощью, то можно было пойти вдогонку, а сейчас стражи прошли только до брода через речку Веснянку за дальним лесом, а дальше следы терялись. Скорее всего, похитители пошли по воде в сторону границы. Река была неглубокой. Дно твердым… песчаным.

На посиделки я больше не ходила. И к тоске по родным примешивалась тоска по парню, успевшему запасть в душу. С нашей первой встречи прошло почти три недели, и скоро он должен был уехать в столицу, а уж там у него точно отбоя от девиц не будет. Мне он ничего не обещал, ну посидел рядом да за руку подержал — дел то…

Бабушка раскидывала хитрые карты с изображением созвездий, гадала на шелухе и желтках. Опять уходила ночью в лес советоваться с Хозяином. Опять выходило что, что бы там ни случилось в лесу с мамой и Милой, случилось это к лучшему и ничего плохого их не ждет… Бабушка, в конце концов, угомонилась, притихла и будто смирилась с тем, что случилось. Рада была уже тому, что знала — обе живы и здоровы. Но сильно сдала, постарела и озаботилась моим обучением. Жаловалась, что ей не так много осталось, и она не успеет.

Приставила ко мне сопровождение — шесть светлячков. Днем они выглядели, как мелкие мошки, а ночью слабо светились зеленым светом. Мне приказано было высылать их вперед себя, куда бы ни шла. Они посмотрят дорогу впереди, а я увижу их зрением. Увижу и услышу. Буду знать, что ждет меня за поворотом, нет ли там опасности.

Вскоре ко мне зашла школьная подруга звать на посиделки. Передала привет от Велия. Бабушка отпустила, но настояла, чтобы за мной зашел отец подруги с ней самой — проводить через лес. И опять мы сидели рядом, опять он держал в руках мою косу и улыбался мне. Всматривался в глаза, обнимал взглядом. Что он во мне нашел? Удивлялась не только я, но и подруга, да все, кто нас знал. Вот это недоумение и проклятое любопытство и стало причиной всего…

Перед следующими посиделками я осталась ночевать в доме подружки. Поздним вечером мы с ней тихонько выбрались из дома и пробираясь задворками, оказались возле общего дома, в котором жили стражи. Я послала в открытое из-за жары окно своего светляка к Велию. Ждала почти до полуночи, слушая ненужные разговоры и, наконец, услышала:

— Велий, на кой тебе эта малолетка? С ней не получится ничего, говорят, что у нее бабка — веда. С этой не поиграешь и не бросишь. Найдет — уроет. Не боишься?

— Не боюсь. Я к ней перед отъездом схожу. Утром уеду.

— Ну, может, что и получится. Она с тебя глаз не сводит. Умеешь же, даже завидно.

— Поговори мне… много ты понимаешь. Моя она будет и ждать станет. Через месяц опять сюда попрошусь. Все решу. И больше не хочу этих разговоров — не ваше это дело.

Глазами светлячка я смотрела на него. Сильный, уверенный в себе, все распланировавший. Если бы не мое любопытство…Кто знает? Я тихо застонала, привалившись к уснувшей на траве подруге, злилась… Плохо было и обидно. Сдерживалась изо всех сил, чтобы не расплакаться.

Растолкала спящую подружку, зажав ей рот, чтобы не вскрикнула. Отправила домой, а сама, отозвав светляка, пошла домой по ночному лесу. Шла по дорожке и плакала, выплескивая из себя горе от потери мамы и сестры и от незаслуженной мною готовящейся подлости. И темноты не боялась сейчас совсем, и зверья лесного. Ввалилась в избу, упала к бабушке на постель.

Бабушка, маленькая и седая, в длинной ночной сорочке, вскинулась на кровати: — Тебя обидели?

— Не успели, бабушка… на душе тяжело.

— С душой мы разберемся… Спи, дите, спи. Утром поговорим.

Легкая сухонькая рука легла мне на голову, провела по волосам, расправила косы. Я уснула, обнимая ее, и проснулась только ближе к полудню. Глаза опухли… волосы сбились… Умылась, привела себя в порядок и рассказала все как есть. Бабушка качала головой, даже улыбалась невесело.

— Когда, ты говоришь, он уговаривать тебя придет? Послезавтра к вечеру? Они же тогда наутро уедут? Не переживай, я уж с ним сама поговорю…

— Не вздумай! Чтоб он понял, что я подглядывала и подслушивала? Не вздумай, бабушка! Я просто уйду из дому, чтобы не видеть его, или отведи его от нашего дома, чтобы дорогу не нашел.