У караулки на Думной горе

Аннотация

«У караулки на Думной горе» — предисловие П. П. Бажова к первому изданию в 1939 году его сборника уральских сказов «Малахитовая шкатулка».

В детстве пришлось мне три года провести в Полевском заводе. Было это чуть не полвека тому назад — в 1892–1895 годах. Жили мы за рекой, почти у самой горы Думной, в небольшом домике, стоявшем на шлаковых отвалах. Кругом было пустынно и безлюдно. В той стороне, где теперь высятся многочисленные корпуса криолитового завода и соцгородка, виднелось лишь чуть всхолмленное поле старого Гумёшевского рудника, а за рудником и заводским поселком тянулись темно-синей полосой бесконечные хвойные леса… Недалеко от нашего дома находилась заводская «дровяная площадь». Для ее охраны на горе Думной была поставлена будка с колоколом. Звон колокола по вечерам казался таинственным, и детское воображение рисовало и связывало с будкой всякие «страшные истории». — Пойдем на гору сказки слушать, — пригласил меня один из первых моих полевских приятелей. — Сказки?.. Что я, маленький? — Пойдем! Сегодня на карауле дедушка Слышко стоит. Он занятно сказывает. Про девку — Азовку, [1] про Полоза, про всякие земельные богатства… 1 Азовка-девка; Азовка — мифическое существо, одна из «тайных сил». Стережет клады. В Полевском заводе тогда медеплавильное производство доживало свои последние дни. Переделочные цехи работали на слитках Северского завода, но тоже с большими перебоями. В этих условиях заводское население усиленно ударилось в поиски золота и хризолитов. Понятно, что это отражалось и в быту. Об Азовке и Полозе, о кладоискательских приметах и всяких земельных богатствах мне уже не раз приходилось слышать. Но все это было как-то не по-настоящему, без начала, без конца. Послушать об этом заново показалось интересно. Пошел с товарищем на гору и с той поры стал самым ревностным слушателем дедушки Слышко. Из игр потом вечерами выходил, чтобы не пропустить дежурства этого заводского сказителя. * * * Звали его Хмелинин Василий Алексеевич, но это лишь по заводским и волостным спискам. Для ребят он был «дедушка Слышко». У взрослых были для него еще два прозванья — Стаканчик и Протча, на которые старик откликался. Был он почти одинок. «Старуха» — годов на десять его моложе — больше «по людям ходила»: где повивалась, где домовничала… Может быть, поэтому старик всегда был ласков с ребятами и охотно рассказывал им свои затейные сказы. Годы высушили его, ссутулили, снизили. И только не по росту широкие плечи да длинные руки напоминали, что сила в этом теле была немалая. Держался старик, однако, бодро, бойко шаркал ногами в подшитых валенках и задорно вскидывал свою белую, клинышком, бороду. Среди взрослых Хмелинин слыл знатоком «всех наших песков», веселым балагуром, а порой и «подковырой». * * * На плотине «отдали восемь часов». То же повторилось на колокольне. Третья очередь — Думной горы. Дедушка Слышко уже взобрался на невысокий помост и ждет, когда замрет вдали последний звук. Потом размеренно бьет в колокол и приговаривает: — Знай наших! Тонко, да звонко, и спать неохота… Отбив, не спеша сходит с помоста, усаживается на крылечке караулки и начинает набивать свою «аппетитную». Самое спокойное время… В эти часы дед что-нибудь рассказывает. Но, если попросит кто сказку, он всегда поправит: — Сказку, говоришь? Сказку это, друг, про попа да про попадью. Такие тебе слушать рано. А то вот про курочку-рябушку да золото яичко, про лису с петухом и протча. Старухи маленьким сказывают. Ты, поди, опоздал такие слушать, да и не умею я. Кои знал, и те позабыл. Про старинное житье — это вот помню. Много такого от своих стариков перенял да и потом слыхал. Тоже ведь на людях, поди-ка, жил. И в канаве топтали, и на золотой горке сиживал. Всяко бывало. Восьмой десяток отсчитываю. Это тебе не восемь часов в колокол отбрякать! Нагляделся, наслушался. Только это не сказки, а сказы да побывальщины прозываются. Иное, слышь-ко, и говорить не всякому можно. С опаской надо. А ты говоришь — сказку! — Думаешь, про тайну силу, правда? — А то как же… — А у нас в школе говорили… — Мало что в школе… Ты учись, а стариков не суди. Им, может, веселей было все за правду считать. Ты и слушай, как сказывают. Вырастешь — тогда и разбирай, кое быль, кое небылица. Так-то, милачок! Понял ли?.. Старик рассказывал так, будто он сам «все видел и слышал». Когда упоминались места, видные с горы, он указывал рукой: — Вон у того места и упал… — Около дальнего-то барабана главный спуск был. Тут и собрались, а Степан и говорит… — Теперь нету, а раньше, поправее вон тех сосен, горочка была. Змеиная прозывалась. Данило и повадился туда… Если приходилось слышать сказ во второй или третий раз, легко было заметить, что старик говорил не одними и теми же словами. Порой менялся и самый порядок рассказа, по-разному передавал он и всякие подробности. Иной слушатель не выдержит — заметит: — В тот раз, дедушка, ты об этом не говорил… — Ну, мало ли… Забыл, видно, а так, слышь-ко, было. Это уж будь в надежде — так! Всю свою долгую жизнь, «пока мога была», старик работал на рудниках и золотых приисках. [2] Жизнь горняка и старателя [3] он «испытал до дна». Все было ему известно, вплоть до «нечаянного богатства». В свои сказы старик вводил многое из того, что сам видал, сам испытал. И наравне с явным вымыслом была в его сказах и чистая правда. 2 Прииск — место, где найдены и добываются драгоценные металлы (золото, платина) и драгоценные камни. 3 Старатель — человек, занимавшийся поиском и добычей золота. Рассказывая, например, «о старой дороге», он показывал место, где она проходила, хотя никаких признаков ее уже не было. Такая дорога действительно была, судя по историческим документам. «Старые люди» у Хмелинина живут и действуют близко к исторической правде. Хозяйка Медной горы, Полоз, его дочери Змеевки [4] — вся эта «тайная сила» действует по-человечески, вполне сознательно: одним помогает, других наказывает, барам и начальству всегда враждебна. 4 Змевка — дочь Полоза. Мифическое существо, одна из «тайных сил». Ей приписывалось свойство проходить сквозь камень, оставляя после себя золотой след (золото в кварце). Действиями этой силы старик объяснял многое, что казалось непонятным малограмотному горняку прошлого. «Исчезла жилка — Полоз отвел; в камне оказалось золото — Змеевка прошла, след оставила; нашел человек редкие по красоте и объему глыбы малахита — Хозяйка горы помогла», и т. д. В результате сказы Хмелинина можно рассматривать как своего рода историко-бытовые документы. В них не только отразилась полностью тяжелая жизнь старого горняка, но и его наивное понимание «земельных чудес» и его мечта о других условиях жизни, каких — сказитель и сам не знал, не мог представить себе, но только не тех, в каких проходила его жизнь. Сказы В. А. Хмелинина в свое время никем записаны не были. Заводские служащие — «прахтикованные техники» или «люди с хорошим почерком и бойким счетом» — не могли, конечно, оценить сказы по достоинству, а те, что «стояли повыше» и были чуть грамотнее, относились пренебрежительно к «каким-то сказам старичонки караульного». Этим «важным людям» было невдомек, что неграмотный «старичонка караульный» с редкой глубиной прочувствовал и понял жизнь горнозаводского рабочего и, как подлинный художник, сумел передать ее в образах, где уральская фантастика переплелась с исторической правдой. * * * Память не в силах, конечно, донести полностью все то, что было слышано чуть не полвека назад. В лучшем случае сохранились остов сказа, его стиль, кой-какие имена, названия да некоторые наиболее запомнившиеся выражения. По этим вешкам сказы и воспроизводились. Помогло также некоторое знакомство с историей заводского округа, близость родного местного говора и свой жизненный путь, долгое время проходивший по тем же местам, где работал, жил и слагал свои сказы дедушка Слышко. Хотелось бы, чтобы эта запись по памяти хоть в слабой степени отразила ту непосредственность и увлекательную силу, которыми были полны сказы, слышанные у караулки на Думной горе.