8

…За окном проступали чуть заметные проблески спешащего к своему времени рассвета. Резников сильно напился, то же самое, можно было сказать и о Прохоре. Выдыш смотрелся лучше — это, по всей видимости, исходило из комплекции поручика, который был самым крупным из присутствующих за столом. Прохор старался совершенно ни о чём не думать, к тому же его сильно клонило ко сну. Глаза закрывались сами собой, он прилагал усилия опьяневшей воли, чтобы каждый раз поднимать тяжёлые веки. Неприятным бестактным позывом его посещала непреодолимая зевота, он уже несколько раз зевнул, старательно прикрывая рот ладошкой.

— Ну, ещё по одной и господину Афанасьеву нужно отдыхать — дружелюбно произнёс Резников.

Прохор мысленно поблагодарил того за открытую заботу. Выдыш утвердительно кивнул головой, наполнил стаканы меньше чем на треть. Они выпили, чокнулись, от того, что Резников произнёс, что-то, вроде, тоста или напутствия на будущее.

— Давайте за наши будущие дела. За приятное знакомство.

Резников с Выдышем поднялись. Прохор смутно пытался понять, как сочетается человеческое опьянение с нечеловеческой сущностью его гостей. Выдыш протянул Прохору шашку, держа её за самый кончик лезвия. Рукоятка просилась к Прохору в руку и он взял её, крепко сжав рукоятку. Приятное тепло прошло по руке. Голова просветлела от дремы, странный холодок, освежил дыхание, Прохор почти театрально поблагодарил Выдыша кивком головы вниз. Ему оставалось при этом только щелкнуть воображаемыми шпорами. Правда, Прохор обошёлся без этого, встал со стула, но тут неожиданно совершенно серьёзным тоном Резников спросил Прохора.

— Господин Афанасьев скажите мне, то я совсем забыл об очень серьёзном вопросе.

Прохор превратился в полное внимание. Вид Резникова говорил, о нешуточности того, что будет произнесено дальше.

— Куда вы дели серую тряпку, в которую была завернута шашка.

— Какую тряпку — переспросил Прохор, ничего не понимая.

— Обычная, вспомните — это очень важно.

— Вероятно, я выбросил её — да, кажется, выбросил — пытаясь вспомнить, говорил Прохор, но точно этого сделать не мог, а говорил, чтобы успокоить Резникова.

— Там ещё лежала толстая кошма и кусок асбеста — запинаясь, произнёс Прохор.

— Все правильно господин Афанасьев. Это для того, чтобы не сгорела тряпка. Видите, как заботились об этом люди замуровавшие шашку. Ложитесь спать, отдыхайте. Скоро мы с вами увидимся, постарайтесь вспомнить, отыскать эту тряпку.

Резников говорил загадками. Прохор не понимал, зачем им эта тряпка, а Резников от чего-то не хотел объяснить всё подробно.

Наконец-то гости покинули дом, выйдя через обычную дверь точно так же, как и все нормальные люди. Прохор посидел ещё несколько минут. Ему казалось, что Резников с Выдышем не могут уйти просто так и через пару минут обязательно вернутся. Но за дверью было тихо. Утро начало настойчиво стучаться в окна, в каждое по отдельности и вовсе сразу. Темнота разбавлялась тусклым светом, и хоть он выглядел мутно, но с каждой минутой обретал всё больше и больше смелости, и вот через пять-семь минут Прохор уставшими глазами отчетливо мог различить краски стоящих в отдалении деревьев. За ними появилась притихшая во время безветренной ночи трава. Где-то рядом вскрикнула птица, ей ответила, еще одна.

* * *

Прохор, наконец-то преодолев себя, шатаясь и с трудом удерживая равновесие, оказался возле кровати. Только его голова коснулась подушки, как заждавшийся сон поглотил его в свою реальность.

Ему казалось, что какое-то время он спал закрытый в черную комнату без окон и дверей, или это больше походило на коробку фокусника, а затем и вовсе Прохору показалось всё — это гробом, где он только, что очнулся похороненный заживо. Мгновенная удушающая истерика придушила его приступом неописуемого страха, он упёрся руками в боковины, колотил ими вверх. Дышать было нечем, но кто-то неожиданно открыл дверь, запустив к нему свет. Вместе с ним Прохор жадно глотнул воздуха, который обжег собою легкие, закружил голову. Несмотря на свет, Прохор ничего не видел. Глаза ослепли от приступа вакуумной темноты. Впрочем, длилось это не долго и вот он, преодолев слепоту, увидел контуры стоявшего рядом с ним человека. Прохор понял, что может подняться, пространство позволяло ему это сделать и он встал на ноги разглядел стоявшего рядом с ним Устина.

— Куда ты дел тряпицу Прохор? — спросил Устин.

Прохор отреагировал нервно.

— Не знаю я! Не знаю, что вам всем от меня нужно!

Устин исчез, а Прохор побежал очень быстро. Под ногами мелькала земля, попадались камни лужицы, но он не обращал на это внимания. Ему было хорошо, он снова был молод. Горячая кровь стучала в груди, глубокое сильное дыхание приятно наполняло легкие воздухом. Тело жило движением, неповторимым, ни с чем несравнимым движением молодости. Легкость говорила ему только одно: «беги, наслаждайся собой, смотри на себя». И возможно, что он пробежал бы мимо, но какая-то тень, мелькнувшая сбоку, заставила его сбавить темп. Он перешёл на быстрый шаг. Перед глазами показался дом отца Кирилла, и Прохор почувствовал робкий, чем-то детский и даже странный страх. Прохор замедлился по мере приближения к дому, через калитку входил, уже еле переставляя ноги. Преодолев несколько метров, он оказался возле окна. Ему от чего-то было страшно смотреть внутрь, сильно боялся увидеть там умирающего отца Кирилла, и ещё больше он боялся увидеть, как отец Кирилл поднимается с кровати, удерживается рукой за металлическую спинку, достает, как фокусник из всё того же черного ящика веревку, и не замечая Прохора идет через собственный огород в сторону заждавшейся его осины.

Но то, что увидел Прохор, оказалось в тысячу раз страшнее. Прохор буквально онемел. Лицо прижалось к стеклу, пытаясь проникнуть сквозь прозрачную преграду. Резников схватил отца Кирилла за горло, затем быстро отпрянул. Выдыш подал ему веревку, а из ближнего к Прохору, глаза отца Кирилла стекала одинокая слеза. Отец Кирилл пытался попробовать поднять руки, но было видно, что последние силы уже окончательно его покинули Губы, шептали слова и Прохор понимал, что видит своими глазами, как выглядит последняя настоящая молитва. Только всё это уместилось в несколько мгновений. Резников накинул веревку на шею отца Кирилла и начал с жадной силой затягивать её. Отец Кирилл хватался слабыми пальцами за веревку, его ноги начали дергаться в конвульсиях.

Тут же от чего-то стало темно. Испуганно Прохор отскочил от стены дома, спрятался за ветхим уличным туалетом. Продолжение уже стучалось в голову Прохора. Ему было известно, что должен будет он увидеть, но он не мог уйти со своего места и очень скоро дождался, того чего видеть уже не хотел.

Напевая неизвестную для Прохора мелодию, появился во дворе Резников. Он демонстративно размял несколькими движениями тело. Одетый в форму, перетянутый ремнями с кобурой из кожи выглядел он, совершенно естественно на фоне старого дома отца Кирилла. Прохор почувствовал, что время здесь не имеет своей силы, и лишь маленький отрывной календарь на кухне в доме из которого сейчас появился Резников, сообщает о том, что время несколько опередило капитана Резникова, и появившегося следом за ним поручика Выдыша. Тот тащил за собой тело мертвого отца Кирилла, держал того под мышки, и, как казалось испуганному Прохору не испытывал при этом какого-то перерасхода сил. Ноги отца Кирилла были лишены обуви, и Прохор вспомнил висевшего на осине отца Кирилла, на ногах действительно не было обуви, но тогда никто почему-то не обратил на это внимания.