В Великом Новгороде было принято, что правит вече, а для защиты города нанимают князя со дружиною. Чтобы как-то уравновесить обращение к католику Казимиру, великому князю литовскому, защищать город был приглашен2 православный князь Михаил Олелькович, сын киевского князя и тетинич Ивана III.

Иван III приказал вызнать, как зовут всех опытных сотников и храбрых дружинников князя Михаила Олельковича, и написал грамоту, в которой говорилось следующее: после подчинения Великого Новгорода княжеству Московскому брат мой (что двоюродный – не написал) князь Михаил Олелькович, а также все перечисленные сотники и дружинники получат столь же высокие должности в Московском княжестве. Кроме того, все земли и казна Великого Новгорода будут поделены между ними.

Затем князь Московский, спросясь еще совета своего сторонника, митрополита Новгородского св. Ионы о лучшем месте и именовании, за один день воздвиг за городскими стенами бревенчатый храм в честь Симеона Богоприимца. Святой Иона, ничего не знавший о той грамоте и замысла князя московского, в тот же день освятил храм и совершил в нем Божественную литургию, а Иван III подложил под алтарь грамоту и поцеловал крест, что не нарушит заключенного с дружинниками Великого Новгорода договора.

Когда новгородское вече узнало об этом событии, оно уверилось в измене князя и дружины и всех их, разгневавшись, выгнало со службы3. Обиженный князь Михаил Олелькович уехал в Киев, а уходя, разграбил Старую Руссу, чем невольно подтвердил поклеп.

Таким образом Иван III не только избавился от новгородской дружины, но еще и использовал для этого само правительство Великого Новгорода. Теперь великий князь Московский без труда мог захватить новгородскую землю в то время, как новгородцы посылали послов к великому князю литовскому и королю польскому Казимиру Ягеллончику, прося защиты от Москвы.

Скрывать опасные намерения за показным дружелюбием и красивыми словами. Уловка притворства, двуличия, головы Януса, усыпления внимания, поцелуя Иуды.

Добейся доверия, внуши противнику спокойствие, скрывая свои планы; когда добьешься, осуществляй.

Тактик заискивает перед противником и льстит ему, вызывая доверие, а тогда тайно нападает на него.

(Не путать с уловкой № 21 Ящерица отбрасывает хвост – там это отбрасывание – уловка для отвлечения внимания при бегстве, а здесь – аллегория смены образа, скорее, для атаки).

Один из главных участников войны за наследство Дмитрия Донского, его внук Дмитрий Шемяка4 и брат его, Дмитрий Красный, сыновья Юрия Дмитриевича, поддерживали отца в отстаивании прав на великокняжеский престол. Однако, когда Юрий, едва успев второй раз стать великим князем5, скончался, и престол занял оказавшийся в этот момент в Москве Василий Юрьевич Косой, заявили удачливому старшему брату: «Аще не восхоте Бог, да княжит отец наш, а тебя и сами не хотим» и поддержали против родного брата – двоюродного, Василия Темного, за которым, убегавшим после поражения в битве, как раз гнались по приказу отца6. И такое бывало.

У татар параллельно продолжалась борьба за власть в Орде, и они то привлекали русских князей на помощь (суздальско-нижегородские князья имели тесные связи с ордынцами), то являлись за данью, то еще что7. В результате сам Василий II и его двоюродный брат Михаил Верейский были взяты в плен, но уже осенью были освобождены.

Во время пребывания Василия в плену великим князем был Дмитрий Шемяка. Освобождение Василия и Михаила не обрадовало его, тем более что оно произошло при подписании Василием кабального договора8.

С этого времени тверской князь Дмитрий Шемяка не поддерживал Василия II, а боролся с ним, и пытался организовать отпор татарам, приведенным Василием на Московскую Русь.

Таким образом, Шемяка успел два раза поменять свое отношение к Василию Темному, превратившись из его противника в союзника и обратно, подчиняясь политической необходимости. Ведь мудрая змея сбрасывает кожу не один раз.

Мягкое покачивание автобуса располагало к неторопливым и приятным мыслям, но воспоминания, назойливо лезшие в голову Фаста, и отвлекавшие его от изучения труда аналитиков английской разведки, консультантов по Зазеркалью, совсем не были такими. Особенно острую душевную боль он испытывал, когда перед его мысленным взором возникало прекрасное лицо Мэй Ю.

То он вспоминал ее лицо трагически застывшим, но и в смертельной опасности не искаженным страхом, освещенным багровым пламенем – в горящем вертолете, откуда он спас ее, рискуя и жизнью, и благополучным выполнением задания (причем в тот момент он затруднился бы определить, чем ему труднее рискнуть – позже при таком выборе никакого затруднения не возникало, что вызывало законное недовольство начальства), и заслужил ее уважение и восхищение, вскоре превратившееся, как ему показалось, в любовь…

То он видел ее лицо изысканно-прекрасным, с застывшим на нем сложным выражением, предписанным церемонией приема у императора – на съемках исторического фильма, съемочная группа которого служила прикрытием шайке контрабандистов, о чем Мэй Ю знала, но вот о том, что контрабандисты прикрывали кое-кого, интересующего по долгу службы агента 008 Джона Фаста, она не подозревала…

Но чаще всего перед его мысленным взором являлось ее "ночное" лицо, с расширенными зрачками полуприкрытых веками глаз и полуоткрытыми губами… а еще – униженное, злое, но все равно прекрасное, в тот последний раз, когда он ее видел…