Поджариваясь на медленном огне, Алексей шагнул вперед, в самое пекло, и раскаленные спицы боли пронзили его тело. Он закашлялся, засучил ногами…

– Георг! Из него кровища хлещет!

– Дьявол! Это все из ноги?

– Да отовсюду! Черт, да у него дырки на груди! На животе!

– Мать твою! Рубашку, быстро! Завязывай! Ты держи, а ты завязывай! Эй, поищите бинты!

– Какие, нахрен, бинты?

– Эластичные, дебил! Это спортивный магазин! Поройся в коробках!

Кобылин, чувствуя нарастающий гул в ушах, потянулся вперед – к темному кокону, маячившему перед его внутренним взором. Он почти понял, почти ухватил… Он вспомнил. Фродо и Сэма. Охотники. Что потом? Зыбкая пелена тумана, сквозь него проступают силуэты. У некоторых слишком много рук. У других – зубов. Нужно помнить. Держаться. Он не сошел с ума, нет. Он просто болен. Очень болен. Нужно вспомнить. Прорваться сквозь туман.

– Давай! – заорал Кобылин, прыгая в серую муть. – Давай!

Туман ожег его ледяным холодом, отбросил назад. В затылке вспыхнула звезда, и Алексей понял, что не может пошевелиться. Он медленно погружался в серую пелену, уходя навстречу голосам. Они становились все громче, они кричали, звали его. Они были готовы принять его. Подарить забвение. Отдых. Больше никаких страданий. Никакой боли. Только тишина.

– Голову держи! Черт, он башкой треснулся!

– Бинты давай!

– Георг!

Кобылин медленно выдохнул, чувствуя, как на него снисходит холодная пелена тумана, несущего покой. Больше не нужно было страдать. Не нужно шевелиться.

– Он не дышит!

– И пульса нет.

– Вашу мать, ноги держите!

– Да чего держать, это уже судороги.

– Строев нас всех в этом подвале и похоронит! Откачивайте ублюдка! Искусственное дыхание…

– Да щас, разбежался!

Алексей медленно покачивался на серых прохладных волнах, наслаждаясь покоем. Да. Он этого и хотел. Совсем недавно. Хотел, чтобы все оставили его в покое. Хотел прекратить это. И, кажется, получилось. Прошлая жизнь, все эти болезненные воспоминания, мучения и глупости. Все осталось позади. И только Линда…

Линда.

Кобылин сжал зубы и резко взмахнул руками, вырываясь из ледяного облака. Наверх! Обратно, туда, где больно. Возвращайся к боли, зараза. Ты должен найти Линду. Должен. Вытащи нас отсюда. Вытаскивай!

Туман вдруг распался, и Алексей вынырнул на поверхность. Поднялся на ноги, с трудом выворачиваясь из липких серых нитей, рванулся вверх, выше, к светлому небу. Он поднимался – и не один. Он чувствовал, рядом кто-то есть. Хор голосов давно смолк, но за его плечами осталось странное присутствие. Там, позади, сосредоточено сопели. Двое. Или трое. Может пятеро. И они толкали его наверх. Кобылин не знал, кто это. Сейчас ему было на это плевать. Он хотел только одного - вернуть себе свою жизнь. Узнать, что он забыл. Понять, кем он является на самом деле. Ведь он, кажется, охотник?

Охотник – откликнулось эхом за спиной.

Кобылин вздрогнул и открыл глаза.

Он лежал на полу, на спине, а над ним красовались три перекошенные морды крепких бравых парней, выглядевших сейчас испуганными. Они стояли на коленях, склонившись над охотником, словно священники, желающие выслушать последнюю исповедь. Один из них, с расплющенным носом, увидев, что Алексей открыл глаза, растянул пухлые губы в улыбке.

Кобылин улыбнулся в ответ, вскинул руку, вцепился в его горло и, чувствуя, как под пальцами ломается гортань, рванул на себя. Здоровяк рванулся в сторону, боднул головой соседа в скулу, тот с воплем отшатнулся. Кобылин согнул ногу в колене и резко выпрямил, со всей силы стукнув голой пяткой точно в лоб тому, кто пытался держать его ноги. Громила мешком повалился на спину, а Кобылин подтянул ногу к груди, и со всей силы засадил коленом в голову третьему, державшемуся за ушибленную скулу. Удар пришелся точно в висок. Под хруст костей мужик повалился на бок, а Кобылин, продолжая движение, подобрал ноги к груди и крутнулся на спине, словно танцевал брейк-данс. Когда его тело, закрутившись, поднялось вверх, Алексей уперся руками в пол, оттолкнулся от него, вскочил на ноги и замер, исподлобья осматривая поле боя.

Снова подвал. На этот раз напоминает спортивный зал. Вдоль стен и у лестницы громоздятся картонные коробки с разным барахлом, вдоль стен тянутся стеллажи с товаром. Хлам и разруха. Но сейчас на это плевать.

В центре, прямо посреди зала, стоял щуплый блондин в черном плаще, сжимавший в руках окровавленные тряпки. Чуть дальше, в углу, виднелась лестница, ведущая вверх, к пластиковой двери. На ступеньках застыли еще трое здоровяков в кожаных куртках.

На миг все вокруг замерло. Лишь под ногами Кобылина хрипел бандит с перебитым горлом, пытаясь всосать воздух. Остальные двое валялись без сознания.

Алексей опустил взгляд и осмотрел себя. Оливковая футболка была разодрана – от груди к животу шли большие разрезы, словно от трех ножей. Ниже… Ниже виднелись зеленые семейные трусы, залитые кровью из распоротого бедра. Голые ноги тоже заляпаны кровью, левая босая, а на правой остался приспущенный черный носок с дыркой у большого пальца. Кобылин пошевелил пальцами на ногах и поднял взгляд.

Блондин стоял не шевелясь, кажется, даже не дыша, и Алексей начал понимать, что его неестественная бледность, пожалуй, плохой знак. Громилы на лестнице зашевелилась, один из них полез в карман, и тогда блондин резко вскинул руку.

– Не стрелять, - процедил он. – Живым. Только живым.

Кобылин вдруг почувствовал, как его кто-то толкает в спину. Подначивает что-то сказать. Или сделать. Он – кто бы это ни был – знал, что нужно делать.

– Э, - медленно произнес Кобылин. – Пожалуй… Мне нужна ваша одежда. И ваше транспортное средство.

Мир остановился. Громилы на ступеньках замерли. Белобрысый медленно разжал пальцы, окровавленная тряпка шлепнулась на бетонный пол. В тот же миг его плащ дрогнул и телефон, спрятанный в кармане, разразился гнусавой прилипчивой мелодией. Она звучала все громче и громче, вибрация сотрясала кожаный плащ, а блондин все никак не мог решиться сунуть руку в карман.