В воздухе возник странный жужжащий звук. Хватка великана ослабла, Элбрайн плюхнулся на землю, вскочил и отбежал на несколько шагов. Жужжание не смолкало. Что это, пчелы? Мальчик инстинктивно замахал рукой, тут же почувствовал укус и вскрикнул.

Обернувшись, он увидел, что великан подпрыгивает и размахивает руками, молотя ими по воздуху. Чуть дальше точно так же отплясывали четыре гоблина. А потом они рухнули на землю.

— Что это? — недоуменно спросил Элбрайн.

Красные точки, словно сыпь, покрывали лицо и руки великана. Подобравшись к нему поближе и внимательно разглядев укус на своей руке, мальчик понял, что это были не пчелы, а что-то вроде дротиков или крошечных стрел; ничего похожего ему видеть не доводилось.

Огромное множество крошечных стрел жужжали в воздухе вокруг него!

Но, похоже, остановить великана они были не в состоянии. С ужасным душераздирающим ревом он ринулся вперед, подняв свою дубину. Элбрайн, жалкий и беспомощный по сравнению с ним, тоже поднял свой меч, хотя было очевидно, что ему не отразить столь мощный удар.

Но тут последовал новый залп. Туча дротиков, чем-то и впрямь напоминающих пчел, обрушилась на лицо и горло великана. Тот зашатался, а дротики продолжали впиваться в его тело один за другим. В конце концов поток дротиков ослабел, и великан, пошатываясь, снова двинулся вперед, все еще рассчитывая добраться до своей жертвы. Но, сделав всего пару неуверенных шагов, рухнул на землю, захлебнувшись собственной кровью.

Элбрайн, однако, этого уже не видел: он упал, потеряв сознание.

Брат Эвелин с трудом прокручивал рукоятку; при каждом повороте дерево издавало жалобный стон. И когда только эта бадья покажется из колодца?

— Шевелись! — прикрикнул на Эвелина Квинтал, один из его бывших одноклассников, в паре с которым Эвелин теперь трудился.

Класс разделили на пары по датам рождения; Эвелин и Квинтал оказались вместе исключительно потому, что родились на одной и той же неделе, а никак не по принципу совместимости — физической или эмоциональной. Напротив. Их несхожесть буквально во всем просто бросалась в глаза. Квинтал был самым низким в классе, а Эвелин одним из самых высоких. Оба отличались крепким телосложением, но Эвелин выглядел неловким и неуклюжим, а Квинтал — мускулистым, атлетически сложенным.

По темпераменту они тоже заметно различались: Эвелин спокойный, выдержанный, а Квинтала магистр Сигертон, их классный наставник, не без оснований частенько называл «фейерверком».

— Ну, скоро, наконец? — спросил Квинтал.

Эвелин сделал глубокий вдох и принялся вертеть ручку быстрее.

Квинтал недовольно фыркнул; он-то уж точно к этому времени достал бы бадью, и они оба отправились бы обедать. Но сейчас была очередь Эвелина, и наставники строго следили, чтобы все делалось как положено. Если бы, к примеру, Квинтал попытался помочь товарищу, не исключено, что оба остались бы без обеда.

— Какой он нетерпеливый, — заметил магистр Джоджонах.

Это был дородный мужчина лет пятидесяти, с мягкими карими глазами и густыми каштановыми волосами без малейших признаков седины. Кожа у него была смуглая и гладкая, если не считать «смешливых» морщинок у кончиков глаз.

— Фейерверк, что ты хочешь, — откликнулся магистр Сигертон, высокий, угловатый и худой, хотя и широкоплечий. Внешность соответствовала его рангу классного наставника: держать в строгости новообращенных братьев было его обязанностью. Вытянутое «ястребиное» лицо с резкими чертами, глаза — маленькие и темные, они становились еще уже, когда он угрожающе прищуривался, глядя на своих учеников. — Квинтал — человек страстный, — добавил он скорее с восхищением, чем с осуждением.

Джоджонах с любопытством посмотрел на своего собрата. Они находились в одном из верхних помещений — длинной, узкой комнате, откуда с одной стороны открывался вид на океан, а с другой — на двор аббатства. Все двадцать четыре недавно посвященных брата — один новичок отсутствовал по болезни — трудились во дворе, выполняя свои задания, но внимание магистров было приковано к Эвелину и Квинталу, наиболее многообещающим из всех.

— Эвелин — лучший в этом классе, — заметил Джоджонах, в основном ради того, чтобы посмотреть, как среагирует Сигертон. Тот лишь неопределенно пожал плечами. — Многие считают, что он лучший среди всех выпусков последних лет.

Это соответствовало действительности; удивительная самоотверженность Эвелина уже стала в Санта-Мир-Абель притчей во языцех. Однако в ответ последовало лишь еще одно пожатие плечами.

— В нем нет настоящей страсти, — в конце концов откликнулся Сигертон.

— Может, отсутствие человеческих страстей свидетельствует о его близости к Богу? — Джоджонах решил, что ему все-таки удалось заставить Сигертона высказаться.

— А может, о том, что он уже мертв, — сухо ответил его собеседник и вперил в Джоджонаха пристальный взгляд.

Джоджонах не отвел своего взгляда. Ни для кого не было секретом, что Сигертон благоволит Квинталу, выделяя его среди других новичков, но столь нелестный отзыв об Эвелине — которому отдавали предпочтение все другие магистры, в том числе и сам аббат отец Маркворт, — удивил его.

— Сегодня пришло известие о смерти его матери, — как бы между прочим заметил Сигертон.

Джоджонах перевел взгляд на Эвелина, у которого был такой вид, словно ничего не произошло.

— Ты сказал ему?