Шрифт:
Настоятель Браумин кивнул.
— Боюсь, что долго она не протянет.
До Пони не сразу дошел смысл ответа настоятеля, и теперь она буквально задохнулась от страшных слов.
— Твоя подруга больна розовой чумой, — тихо произнес Браумин. — Розовые пятна, лихорадка… сомнений здесь быть не может.
Пони кивала в такт каждому его слову.
— Мне уже это говорили, — сказала она.
— Наверное, ты не совсем понимаешь, что означают эти слова, — ответил Браумин. — Иначе ты не решилась бы на такое отчаянное путешествие и не повезла бы ее сюда.
— А куда же еще? — недоуменно спросила Пони. — Куда еще я могла ее привезти, если не в обитель Сент-Прешес? К кому еще я могла обратиться за помощью, если не к своему другу, настоятелю Браумину?
Браумин поднял руку, будто загораживаясь от ее слов — слов несомненно тяжких для его ушей.
— Розовая чума, — повторил он. — Ты знаешь древнюю песню о ней?
Пони покачала головой, и Браумин спел ей эту незамысловатую песню:
Розовое пятнышко, беленький кружочек. Смерть присядет рядышком И сплетет веночек. Велит все сжечь, в гробы нам лечь. Ты их зарой, чтоб с глаз долой. Один спасен, а двадцать мрут — И так везде: И там, и тут. Святой отец, что к Богу вхож, Чего ж себя ты не спасешь? Пусть молятся уныло — Их тоже ждет могила. Песенки их спеты — Хватай их самоцветы, А трупы зарой, чтоб с глаз долой!Пони слушала, и слова этой древней песни болью отзывались в ее сердце. Колин обречена!
— И что же теперь? — упавшим голосом спросила Пони.
Браумин подошел и крепко обнял ее.
— Постарайся, чем только можешь, облегчить ее последние дни или часы. А потом простись с ней, — прошептал он.
Пони не сразу высвободилась из его объятий. Она сейчас очень нуждалась в поддержке. Потом она отстранила Браумина и посмотрела ему в глаза, полные искреннего сочувствия.
— Где она? — тихо спросила Пони.
— В одном доме… неподалеку… там есть еще больные, — стал объяснять Браумин.
— Так она не в монастыре? — вскрикнула Пони.
— Ей нельзя здесь находиться, — ответил Браумин. — По правде говоря, я не должен был бы пускать и тебя, зная, что ты много времени провела рядом с ней.
У Пони округлились глаза.
— Однако я не мог тебе отказать, — продолжал Браумин. — Ни в коем случае! Не сердись, но, пока ты спала, я был вынужден послать нескольких братьев с камнями души, чтобы они проверили, нет ли и у тебя признаков розовой чумы. Пойми, что по приказу ордена Абеля я не имел права допускать тебя в монастырь.
Пони продолжала смотреть на него широко раскрытыми глазами.
— Неужели ты не поняла, о чем поется в песне? — спросил он, отворачиваясь от ее обжигающего взгляда. — Мы в состоянии помочь лишь одному из двадцати заболевших, но при этом каждый седьмой монах, оказывающий помощь, заболевает сам. Песня не лжет. Даже при том, что наш орден имеет дар Бога — магические самоцветы, — мы бессильны перед розовой чумой.
— Говоришь, один из двадцати, — срывающимся голосом произнесла Пони. — Так почему бы не попытаться? Ради Колин? Ради меня?
— Не могу. И никто из братьев — тоже. И тебе не советую.
— Ты же друг Колин!
— Не могу.
— Вспомни, ты же бился вместе с нами против Маркворта!
— Не могу.
— Неужели ты забыл, как Колин удалось вырваться от Де’Уннеро и передать известие обо мне и о походе на север?
— Не могу.
— Ты забыл, что Колин стойко вынесла все муки заключения и не отреклась ни от нас, ни от Эвелина, ни от священных для нас принципов?
С каждой фразой Пони все ближе подходила к столу и наконец со всей силой облокотилась на столешницу, почти вплотную приблизив свое лицо к лицу Браумина.
— Не могу, — вновь ответил Браумин, возвысив голос. — Таков наш закон, и он касается всех без исключения.
— Отвратительный закон, — огрызнулась Пони.
— Возможно, — сказал Браумин. — Но он не допускает исключений. Если король Хонсе-Бира заболеет чумой, церковь Абеля будет только молиться за него, и не более. Если бы чума поразила отца-настоятеля Агронгерра, он был бы обязан покинуть пределы Санта-Мир-Абель, — тихо и печально произнес настоятель, отодвигаясь от нее. — Я готов сделать лишь одно исключение. Если ты, Джилсепони, заболеешь чумой, я откажусь от своего поста и монашеского обета, возьму камень души и буду всеми силами стараться тебе помочь.
Пони оцепенело глядела на него. Она не верила своим ушам.
— Но даже если мне повезет и ты окажешься одной из двадцати, меня все равно осудят и не позволят вернуться в монастырь даже после того, как угроза чумы минует, — объяснил Браумин. — Возможно, запрет продлится целых десять лет. За это время я, скорее всего, и сам умру от чумы. А если нет, меня заклеймят как еретика. И здесь дело не в тебе и не во мне. Вопрос куда шире и серьезнее, ибо он касается выживания самой церкви.
— Я пойду к Колин, — объявила Пони.