Она больше не говорила об этом, но в ее лице и позе читалось напряжение. Он почти видел, как лихорадочно мечутся ее мысли в поисках спасения.

«Думай, сколько хочешь, Стефани Грей, – произнес он мысленно. – Ерзай, сколько тебе угодно. Я заслужил это удовольствие».

Когда он доберется до Лондона, светские обязанности покажутся ему пресными. Впрочем, у него будет новая любовница, чтобы украсить его жизнь на несколько недель или месяцев. Со временем он может пресытиться ее изобретательным воображением. Но это произойдет не скоро.

Она очень естественно съежилась, когда карета проехала между каменных колонн у ворот и свернула на элегантную подъездную аллею, усаженную липами. Он слышал тяжелое дыхание, с трудом прорывавшееся сквозь ее крепко стиснутые губы.

– Боже мой, – пролепетала она, – сердце так стучит, а руки вспотели и дрожат. – Она подняла руки, показывая. Он видел, что она не играет. – Что они обо мне подумают, когда увидят, как я одета? Когда увидят, что я приехала с вами, а не в карете, которую они выслали за мной? Как вы думаете, они поверят, что я – это я? А если все это окажется ошибкой? Если они не существуют на самом деле? Если они посмотрят на меня и заявят, что никогда не слышали обо мне, и даже имени моего не знают?

Да, она с пользой использует оставшееся время. Думает, как выкрутиться. Готовит отходные пути.

– Не волнуйтесь, – сказал он ей успокаивающе.

– Ох, – ответила она, – вам легко говорить. Ох!

Последнее восклицание вырвалось у нее, словно в агонии. В окне кареты показался дом. Это было изысканной архитектуры строение из серого камня. Его украшали башенки, шпили и колонны, расположенные удивительно гармонично. Дом был больше, чем он ожидал, и роскошный сад находился в отличном состоянии. Когда он посмотрел на Стефани Грей, то увидел в ее глазах ужас.

Он чуть не сдался. Он чуть было не дал знак кучеру поворачивать назад. Он заставит ее сказать настоящий адрес. А потом сделает предложение стать его любовницей. Они смогут обговорить все условия сегодня же вечером, перед отъездом в Лондон. Эта мысль показалась ему крайне соблазнительной.

Но нет. Он должен все увидеть до конца. К тому же, было слишком поздно поворачивать – их уже заметили. Дверь на широком крыльце открылась, и три человека – двое мужчин и женщина – вышли, глядя на подъезжающую карету. Все трое были средних лет и выглядели очень респектабельно.

– О Боже, – взмолилась Стефани Грей. Ее голос прерывался. – Что мне делать? Что сказать?

– Я уверен, – сказал он, и его губы снова изогнулись в усмешке, – что вы подберете самые лучшие слова.

– Вы думаете? – с сомнением произнесла она. – Вы так добры. Но я плохо обращаюсь со словами.

Она что, только что назвала себя плохой лгуньей?

Карета остановилась.

Она не ожидала, что почувствует такой ужас. Ведь на то не было никакой причины. Она же пришла не как просительница или претендентка, подыскивающая место для работы. Ей не нужно производить впечатление. Она пришла потому, что все это принадлежит ей.

Но мысль об этом только вызвала еще одну волну страха.

Какой огромный дом! И какой величественный. Она представляла Синдон-Парк похожим на очень большой деревенский дом, чуть более красивый, чем обычно. Парк казался ей чем-то вроде большого деревенского сада. Она думала, что будет гордиться, обладая таким великолепием.

Но это…

Да, это гораздо больше имения мистера Бернаби. Его дом вместе с садом поместятся в самом крохотном уголке этого парка и даже не будут заметны. Такой дом и парк могли подойти только королю.

Она знала, что ее дед богат. Но она не подозревала о размерах богатства. Для нее Бернаби были настоящими богачами. А теперь получалось, что она богаче их?

Мысль, что она владеет всем этим, показалась ей нереальной, и она была вполне серьезна, когда сказала мистеру Мунро, что это ошибка. Это не может быть правдой. Она чувствовала себя страшно неловко. Как она могла появиться вот так – без багажа, без слуг, без одежды, с одним-единственным платьем, да и то на ней? У нее дырки в перчатках. И как она могла приехать в карете с мистером Мунро?

Просто ужасно! Она была близка к тому, чтобы умолять мистера Мунро – хотя умоляла прошлой ночью о противоположном, – чтобы он приказал кучеру повернуть, уехать куда-нибудь. Куда угодно.

Но ей некуда было ехать.

К тому же, было поздно. Их заметили. Из дома выходили люди. Теперь она могла идти только вперед. А почему нет? Она напомнила себе слова мистера Мунро. Она больше не дочь викария и не гувернантка – хотя не было ничего позорного ни в том, ни в другом. Она была наследницей, богатой женщиной, владелицей Синдон-Парка, внучкой предыдущего владельца.