– Вы смущены происходящим? – нежно спросил он.

Она пожала плечами, но ничего не сказала. Она снова разглядывала веер.

– Вы прекрасно справляетесь, – сказал он. – Вы держитесь так, будто вели подобный образ жизни годами. Вы выглядите прелестней, чем любая другая леди на балу. Я услышал немало комплиментов вашей красоте.

Она снова подняла глаза.

– Действительно? – спросила она. В ее голосе слышалось чуть заметное раздражение. Он ждал, что она скажет еще что-нибудь, но она не стала.

– Поговорите со мной, – попросил он. – Как я могу вам помочь, если не знаю, что мучит вас?

Он снова подумал, что она ничего не скажет. Он вспомнил, как она говорила и говорила в его карете, ее лицо было оживленным, а смешная шляпка бросала отсвет на ее щеки. Трудно было представить, что перед ним та же женщина.

– «Вы сотворили чудо, мама», – сказала она так тихо, что он подумал, что ему послышалось.

– Что? – спросил он, нахмурившись.

– «Вы сотворили чудо, мама», – повторила она чуть громче. – Вы сказали это раньше, ваша светлость. Фактически, это были ваши первые слова.

О Боже. Неужели она была права? Он действительно так сказал. Он был так поражен, увидев Стефани, так.., ослеплен, что сказал первое, что пришло в голову. Слова поздравления своей матери. И ничего – самой Стефани. Неужели он не поздравил ее? Но он не мог вспомнить, чтобы что-то говорил. Потом мать указала, что изменения были результатом тяжелого труда, а не чуда.

Он присел перед ней и сжал кулаки на коленях.

– Вы правы, – сказал он. – Я не вспомнил о вас, верно? Вы простите меня? Я знаю – как знал все время, – что именно вы совершили это чудо, что моя мать лишь направляла и давала советы. Вы тяжело трудились последнюю неделю. А я сказал так, будто все сделала моя мать. Простите, Стефани. – Кажется, он впервые назвал ее по имени. И даже не спросил разрешения – еще один не характерный для него поступок.

– Конечно, – сказала она. – Так вы довольны, ваша светлость? Я справилась? Вам не было стыдно за меня, я не опозорила вас сегодня вечером?

– Вы знаете, что нет, – ответил он. – И вы должны знать, что я очень доволен – хотя вел себя очень глупо, неверно выразив, насколько вы мне нравитесь, в начале вечера.

– Значит, тяжелая работа того стоила, – сказала она. – Я делала все ради вас, поскольку чувствую себя в долгу перед вами. Я считаю, что обязана вам жизнью.

– Нет. – Он чувствовал себя очень неловко. Он нашел ее руки и сжал их. Ему пришлось упереться одним коленом о пол. – Вы ничего мне не должны. Кажется, я принес вам больше печали, чем радости.

Она впервые за вечер улыбнулась ему. Он снова был очарован ямочкой на ее щеке, светом ее улыбки.

– Существуют тысячи женщин, которые отдали бы все, чем обладают, ради такой печали, ваша светлость, – сказала она. – Я отсутствовала слишком долго? Я собиралась просидеть здесь только до конца танца. Но, кажется, перестала следить за временем. Вы даже не представляете, как я волнуюсь. Всю свою жизнь я прожила в тишине и одиночестве. Мне это нравилось, и теперь требуется иногда побыть одной.

Он сжал ее руки.

– Я запомню это, – сказал он. – Но вы тоже должны запомнить, когда можно позволить себе одиночество, а когда – нет. Оно непозволительно посреди бала, особенно если вы – почетный гость.

– Да. – Она несколько раз глубоко вздохнула. – Мне предстоит еще столько всего выучить, ваша светлость. Я постараюсь достигнуть совершенства. Мое отсутствие было замечено? Я вызвала неудовольствие?

– Ни в коем случае, – сказал он, поднося ее руку к губам. – Мы вернемся в зал через сад и балкон, и все решат, что мы решили побыть вдвоем. Это не вызовет удивления, поскольку мы помолвлены. И станет ясно, почему мы сделали так во время этого танца. Сейчас снова играют вальс.

Она прислушалась к музыке, которая доносилась довольно отчетливо.

– Да, – сказала она. – В самом деле. Ему показалось, будто она вздохнула.

– Вы умеете вальсировать? – спросил он.

– Да, – ответила она. – Я учила танцевать старшую дочь Бернаби. Мне всегда казалось, что было бы чудесно станцевать вальс с настоящим джентльменом на настоящем балу.

– Я достаточно настоящий? – спросил он у Стефани, поднимаясь на ноги и продолжая сжимать ее правую руку. – Этот бал достаточно настоящий?

Ее улыбка была грустной.

– Я не могу танцевать вальс, – вздохнула она. – Ее светлость сказала, что это, в некоторой степени, неверно, поскольку я уже совершеннолетняя, но она также сказала, что я должна вести себя очень осторожно, чтобы не дать никому ни малейшего повода неодобрительно посмотреть на меня.

– Она полностью права, конечно, – сказал он. – Вам не следует подвергать себя риску даже случайного неодобрения. Но я имел в виду здесь. В нашем личном бальном зале? Станцуем?