Взгляд Андрюшки умоляюще трогательный, отчаянный и растерянный (при этом, заметьте, он не произносит ни слова, так как помнит, что должен деду…). Какой высокий накал драматизма! Кстати, я едва сдерживала смех, и казаться серьёзной мне было весьма непросто. Каждую минуту я могла взорваться хохотом. Мне было жаль несчастного Андрюху, но я терпела. Вот-вот была готова предложить ему свою помощь.

– У меня тоже нет денег! – трагически произнёс Коля.

– А как же вы играть собрались? – саркастически внёс свою лепту дед.

– Азартные игры отменяются в таком случае! – весело заключил муж, внимательно следя за физиономиями участников спектакля под названием дачная житуха.

Ничего так не растаптывает человека, как несбывшиеся надежды. Слёзы, переполнившие берега детских глаз хлынули ручьем, и затопили всю терраску. Коля нежно и логично убеждал Андрюшку не расстраиваться. Его философское восприятие жизни сохранилось и теперь, когда ему уже 22 года и он такой умный, красивый и даже мудрый юноша. Я, в связи с этим вспомнила свою учёбу в начальных классах, когда учительница мне говорила: – Ты такая умница! На зубок знаешь все правила. Почему же ты не применяешь их в русском языке и пишешь все сочинения на двойку? Вот и Коленька такой же, так хорошо говорит, так правильно и логично, но правила, которыми он делится щедро с окружающими, не применяет для себя и всё…

Вечером того далёкого летнего дачного дня мы всей семьёй играли все-таки в лото несмотря ни на что.

Дед спонсировал безденежных, и они азартно проигрывали дедовы деньги, а дедушке везло как никогда, и он выигрывал раз за разом. Прокисшие физиономии мальчишек раскраснелись от досады, но они держали марку и не хлюздили, хотя были на грани.

– Теперь-то ясно, кто решил заработать…, – разочарованно произнёс Андрейка.

– Да, уж, повезло деду, все деньги выиграл!

Стемнело. Луна ярко освещала сад. Трусоватые проигравшие герои под моей защитой отправились в туалет. Звёздная ночь огромным чёрным куполом накрыла окрестности. Вдали чуть поблескивали огоньки домов. В жидких кустиках сирени раздался слабый шорох, Коля метнулся ко мне поближе, прижался к боку и шепотом произнёс: – Бабушка, не бойся, город-то рядом!

Конечно, мне хватает ума не верить во всякие там гороскопы. Память у меня всегда была блестящая и никогда мне не изменяла, поэтому, если я что-то прочитал единожды, то это запоминается на всю жизнь. По гороскопу я – Скорпион. Можно сколько угодно обсуждать какими бывают люди, рожденные под этим знаком: не идущие на компромисс, уверенные в своей правоте, с колоссальным интеллектом или редкой глупостью, гуманисты, рабы собственных страстей, ядовитые, благородные, но строка, опубликованная в гороскопе за 1985 год, врезалась в мою память навсегда. В советское время гороскопы вообще не печатали. Религия и всякие там предсказания, кроме погоды, конечно, считались мракобесием, то есть враждебным отношением к просвещению, науке и прогрессу. Моя жена прикупила эту брошюру на заре так называемой «перестройки» и, убегая на работу ранним утром, забыла её на кухонном столе. Я, в этот день, на работу не торопился и, приглаживая непослушные вихры одной сонной рукой, а другой подносил ко рту чашку кислого и противного кофе, наткнулся рассеянным взором на обложку. Открыл, соответственно там, где касалось меня любимого и начитался всякой чуши о том, какое Скорпион говно. Однако фраза, что этот знак зодиака – человек ДРУЗЕЙНЫЙ, то есть для друга сделает всё, что может и жизни не пожалеет – меня успокоила.

Пока мы были молоды, мой достаточно обширный круг друзей и подруг не иссякал, а наоборот все ширился, но с течением времени, как известно, люди теряют друг друга. Моя друзейная стезя не давала мне покоя, и я не потерял никого, за исключением тех, кто ушел в мир иной. Честно говоря, они все равно со мной.

Мой университетский друг, Миша Сигал, сформировал мой взгляд на глобализм и космополитизм. Мы на эту тему много спорили и остались при своих. Несмотря на осмысление единства мира и установки интересов всего человечества в целом выше интересов отдельной нации, Миша в восьмидесятые годы иммигрировал в Израиль. Я навещал его неоднократно, как только возникла возможность выезжать за рубежи нашей Родины. Конечно, я навещал не только его, но и своих друзей и родных в любимом городе детства Новгороде, откуда уехал в Московский университет и так и остался на Средне-Русской и Смоленско-Московской возвышенностях.

Время, время. Оно бежит как вода в горной реке. Мой очередной приезд к Мише в гости нарисовал картины этого стремительного течения времени. Миша плохо ходил и передвигался в коляске, а из-за дрожания рук его кормили из ложки, но это не помешало нам посещать, кстати, без очереди, музеи и выставки. У них там, в Израиле, такие льготы для колясочников естественны.

Следует заметить, что Миша глубоко образованный человек в плане живописи. Ему отлично знакомы старые мастера Европы, а также все течения в изобразительном искусстве, представители этих течений, их судьбы, как в творчестве, так и в жизненных стихиях.

Желая порадовать друга, перед поездкой к нему в Израиль, я хотел посетить выставку Архипа Ивановича Куинджи, которую яростно и настойчиво разрекламировали в эфире и прессе в Москве. Попасть на выставку не удалось, так как огромная очередь страждущих не позволила мне истратить драгоценное время перед поездкой. Перегруженный делами и рабочими проблемами, я пролистал википедию и узнал, что художник разработал яркий цвет, основанный на системе дополнительных цветов и, что для русского искусства это стало новаторством – ранее подобное средство не применялось.

Подталкивая Мишу в коляске после очередной эскапады по выставкам в Тель-Авиве к столику в кафе, я принялся, устроив его поудобнее, распространяться о том, какая масштабная выставка идет в Москве в Третьяковской галерее.

Перепутав Фамилию Куинджи с фамилией тоже на букву «К» Караваджо, я страстно повествовал о пейзажах средней полосы. Мишу потрясло сначала то, что Караваджо выставляется в Третьяковке. Потом, когда я назвал картину «Украинская ночь» и принялся описывать её колорит и настроение, Миша разинул рот, потрясенный такой несовместимой с итальянским художником, реформатором европейской живописи XVII века, основателем реализма в живописи, одним из крупнейших мастеров барокко, который впервые применил манеру письма «кьяроскуро» – резкое противопоставление света и тени. Он никак не мог закрыть рот, а я продолжал повествовать о выходе из общества передвижников этого замечательного художника и его жизни в Санкт-Петербурге.