Моего возлюбленного рядом не было: Стивена Бузецки срочно вызвали в Вашингтон, куда он и умчался сразу после завтрака.

Представление показывали под навесом на лужайке. Зрелище было рассчитано на любителей экстрима: артисты, одетые словно для кинопроб четвертого «Безумного Макса», жонглировали бензопилой, прикрепляли к половым органам чуть ли не целые заводские станки и носились на грохочущих мотоциклах, при этом вытворяя нечто невероятное с ножами и горящими факелами. Все это было очень круто, отдавало «голубизной» и выполнялось на едином дыхании; впрочем, я такое уже видела сто лет назад на Эдинбургском фестивале, так что долго смотреть не стала. Вернувшись в дом, я направилась в бильярдную.

Обычно я помногу играю в пул, когда отслеживаю стоящие перспективы в Силиконовой долине. Разработчики новейших технологий – по большей части молодые пижоны, которые считают особым шиком сыграть в пул со зрелой, но хорошо сохранившейся дамой. Они частенько теряют бдительность, если им грозит проигрыш, или же не в меру расслабляются и откровенничают, если я поддаюсь.

В этом смысле очень полезно оттачивать мастерство на бильярдном столе: если стабильно посылаешь шар в лузу через одиннадцать с половиной футов зеленого сукна, а потом переключаешься на пул, начинает казаться, будто лузы вдруг выросли до размера баскетбольных корзин.

Оказалось, в бильярдную раньше меня пришел Адриан Пуденхаут, который тоже оттачивал мастерство в одиночку. У него был усталый вид. Со мной он заговорил вежливо, можно сказать почтительно, и тут же уступил мне стол, отказавшись от предложения сыграть пульку. Он вышел из бильярдной с какой-то настороженной, но понимающей улыбкой.

Я посмотрела на свое отражение в высоких оконных стеклах. Нахмурилась. Мой взгляд привлекла далекая искорка света, и я подошла поближе к окну. Бильярдная располагалась на втором этаже Блискрэга (или на третьем, если – по-американски – вести счет от уровня земли), то есть под самой мансардой, где жили слуги. Я вспомнила, что безоблачной ночью отсюда можно увидеть огни Харроугейта. Вдали расцвела еще одна вспышка. Кто-то устраивал фейерверк – ночь Гая Фокса была два дня назад, но многие переносили празднование ближе к пятнице или субботе и отмечали уже после традиционного пятого ноября. Прислонившись к подоконнику, я скрестила руки на груди и стала смотреть.

– У вас грустный вид, Кейт.

Я вздрогнула, что мне совершенно не свойственно, и обернулась. Голос был мужской, но я почему-то ожидала увидеть реинкарнацию мисс Хеггис.

Сувиндер Дзунг, сам немного грустный и утомленный, стоял подле бильярдного стола. Он был, как всегда, в костюме, заказанном на Сэвил-Роу, но с ослабленным галстуком, в расстегнутом жилете и растрепанными волосами. Я разозлилась на себя: могла бы услышать, как он вошел, или заметить его отражение.

– Разве у меня был грустный вид? – спросила я, выигрывая время, чтобы собраться с мыслями.

– Мне так показалось. На что вы смотрите? – Он подошел ко мне и стал рядом. Я вспомнила, как накануне, на террасе, когда фейерверки запускали у нас, он обнял меня за талию. На всякий случай я сделала шаг в сторону – якобы для того, чтобы он тоже мог посмотреть в окно, однако тут же поняла, что истинный смысл этого движения от него не укрылся. Он слегка улыбнулся, вероятно, в знак извинения, и не предпринял попыток ко мне прикоснуться. У меня не было уверенности, помнит ли он наш ночной разговор.

– Фейерверк,-отозвалась я,-посмотрите.

– Да, действительно. «Запомни, запомни предателя Гая и Заговор пороховой» – и далее по тексту.

– И далее по тексту, – согласилась я. Возникла неловкая пауза. – Отсюда прекрасный вид, учитывая, что это бильярдная, – сказала я. Он вопросительно посмотрел на меня. – Обычно их устраивают на первом этаже, из-за тяжести, – пояснила я.

Он кивнул и задумался.

– Вы, вероятно, католичка, Кейт?

– Что-что?

– У вас был такой грустный вид. Заговор, в котором принимал участие Гай Фокс, был попыткой вернуть на английский трон католическую династию, разве нет? Я подумал, может быть, вы переживаете, что ему не удалось взорвать здание Парламента.

– Нет, принц, – улыбнулась я. – Католичкой я никогда не была.

– Понимаю, – он вздохнул и стал смотреть в окно, на далекие огоньки. От него едва уловимо пахло дымом и какими-то старомодными духами. Его глаза казались темными и запавшими. Похоже было, он глубоко задумался. – Ну, ладно.

– Вы и сами что-то не веселы, принц, – произнесла я, помедлив. – Долгий день?

– Очень, – ответил он. – Очень долгий. – Сувиндер неотрывно смотрел в окно. Потом прочистил горло. – О, дорогая Кейт.

– Да, Сувиндер?

– По поводу нашего ночного телефонного разговора.

Я подняла руки к груди, словно готовясь принять пас в баскетбольном матче.

– Сувиндер, – отозвалась я, – все в порядке. – Я надеялась, что закрою эту тему, если вот так подниму руки, скажу эту фразу и плюс к тому посмотрю на него с сочувствием и пониманием, но, по всей видимости, принц подготовил свою речь заранее. Терпеть не могу, когда все запрограммировано.

– Надеюсь, вы не обиделись.

– Ничуть, принц. Как я вам и сказала, меня просто раздосадовал ночной звонок, но выраженные вами чувства мне весьма польстили.