Таким образом, правый фланг русского крепостного района обеспечивали Новогеоргиевск и Динабург, левый – Ивангород и Замостье, в центре располагались Александровская цитадель и Брест-Литовск. В третьем эшелоне, служившим тылом для выдвинутой на запад передовой стратегической позиции, соответственно, к северу и югу от практически непроходимого для регулярных войск Полесья, находились крепости Бобруйск и Киев.

Коммуникации на западном стратегическом направлении также сходились к Польскому выступу. На Варшаву с востока вели четыре основных маршрута (шоссе из Ковно, Белостока, Брест-Литовска и Люблина). А из центрального района Варшава – Новогеоргиевск расходились дороги на Краков и Ивангород (на юг), на Калиш, Познань и Торн (на запад), на Млаву и Кёнигсберг (на север).

Часть этих шоссе появилась еще до войны 1830–1831 гг. [218] Однако основные работы по созданию дорожной сети между крепостями Динабург, Новогеоргиевск, Ивангород, Замостье, Брест-Литовск и Варшавской цитаделью были проведены в 1832–1839 гг. под руководством генерал-майора Х.Х. Христиани [219] . Пути сообщения Царства Польского с 1815 г. находились в ведении Правительственной комиссии внутренних дел и полиции, а с 1832 г. – Дирекции путей сообщения [220] .

Восемь важнейших дорог общей протяженностью в 2000 верст строились за счет средств польского банка, а также шарварковой повинности местных жителей, предполагавшей использование крестьян на работах по ремонту дорог, плотин и мостов.

Постепенно дороги строились и в тылу. В 1842 г. было построено Рязанское, в 1845 г. – Московско-Нижегородское и Ярославское шоссе. В 1850 г. завершилось строительство Новгородско-Псковского шоссе, а в 1851 г. – шоссе от Москвы до Брест-Литовска. В 1853 г. было завершено строительство Киевского и Двинского шоссе. Последнее являлось продолжением Ковенского. К 1855 г. достроили Рижско-Таурогенское и Крымское шоссе [221] .

19 января 1836 г. от министра финансов графа Е.Ф. Канкрина императору Николаю I поступила особо секретная 60-страничная записка, имевшая название «Об оборонительном положении западной границы России по стратегическим видам». Составлению доклада предшествовал личный разговор императора с министром финансов, после чего последний получил разрешение на изложение своих мыслей в письменном виде [222] .

Доклад Канкрина представляет особенный интерес в том числе и по той причине, что роль Егора Францевича как военного деятеля не получила широкого освещения в отечественной литературе [223] , хотя в годы войны с Наполеоном именно успешная служба будущего министра финансов в качестве генерал-интенданта русской армии обеспечила стремительный взлет его карьеры. В годы николаевского царствования Канкрин вошел в узкий круг ближайших доверенных лиц и советников императора.

Вследствие традиционной ограниченности финансовых ресурсов России военное планирование было неразрывно связано с ясным определением места, значения и роли крепостей в русской стратегии. Постепенно в ближайшем окружении императора Николая I по данному вопросу сформировались две основные точки зрения.

Сторонники первой исходили из перспективы маневренной войны в Европе, и потому считали создание мощной и боеспособной армейской группировки наиболее гибким, политически целесообразным и наименее затратным решением. В случае наступательной войны боевое управление Большой Действующей армии должно было в максимально сжатые сроки обеспечить мобилизационное развертывание русских корпусов и выдвижение войск на запад с целью последующего соединения с германскими союзниками. В случае оборонительной войны быстрая мобилизация Действующей армии и концентрация ее сил на западной границе позволяла сокрушить противника в полевом сражении и не допустить его прорыва в центральные районы России.

В обоих случаях немногочисленные крепости должны были сыграть вспомогательную стратегическую роль. Они были призваны служить опорными пунктами на коммуникационных линиях, быть укрепленными складами и исходными базисами как для наступательных, так и для оборонительных операций.

Число их должно было быть строго ограничено, строить их сторонники данной концепции предполагали лишь на наиболее важных стратегических направлениях.

Другая точка зрения высказывалась всемирно известным военным теоретиком и историком А.-А. Жомини19, который рекомендовал придерживаться русской версии системы выдающегося французского инженера-фортификатора С.П. де Вобана, то есть ратовал за создание мощного и хорошо продуманного крепостного района, обеспечивавшего западную границу от внешнего вторжения. Эта идея не нашла поддержки в высших военно-политических кругах России. В то же время анализ стратегических взглядов Жомини крайне важен для правильного понимания тех исходных предпосылок, на которых строилось русское военное планирование в эпоху, предшествующую Восточной войне 1853–1856 гг.

В 1843 г. в ходе секретного совещания, участие в котором приняли император, Паскевич, военный министр князь А. И. Чернышёв, генерал-адъютант А.-А. Жомини и наследник престола великий князь Александр Николаевич, проект выдающегося швейцарского теоретика был отвергнут. Из текста записки Канкрина, представленной Николаю I семью годами ранее, очевидно следует, что министр финансов полностью поддержал бы такое решение.

Записка министра финансов затрагивала в первую очередь теорию и практику крепостного строительства. На пороге великих реформ, оглядываясь на николаевское время, Д. А. Милютин, военный министр Александра II, в своем программном докладе от 15 января 1862 г. убеждал императора в том, что долговременные фортификационные сооружения, стоившие России десятки миллионов рублей, на западной границе возводились фактически без какого-либо четкого плана, что строительство это имело под собой лишь «живое впечатление 1830 г.» [224] . Таким образом, ставилась под сомнение сама возможность увидеть преемственность между военно-стратегическими проблемами пореформенной эпохи и николаевским тридцатилетием. К сожалению, в отечественной историографии развернувшаяся в 1830-1840-е гг. широкая полемика по данному вопросу практически не изучалась.

Канкрин представил последовательный очерк всех крупных русских крепостей на западе, при этом он специально подчеркивал, что не стал описывать крепости на турецкой границе, на Кавказе и в Финляндии. Опустил он также соображения, касавшиеся обороны на Белом, Балтийском и Чёрном морях.

Оценка Польши и Западного края как потенциального театра военных действий привела графа Канкрина к выводу, что «собственно для защиты не нужно нам крепостей». Министр полагал, что крепости на западе «могут быть полезны только для подкрепления операций или по видам внутреннего спокойствия» [225] .