В Принстоне он взял курс философии – самое близкое к науке в его понимании, что он мог найти для того, чтобы заполнить необходимый для получения диплома гуманитарный раздел – и настаивал, что там ему рассказывают чепуху. Замечания преподавателя Фейнман находил столь же бессмысленными, как шипение статики в радио, и поэтому на долгих тоскливых лекциях он развлекался, используя крохотную ручную дрель, чтобы сверлить дырки в подошве собственных ботинок19.

Однажды соученики сообщили ему, что необходимо написать эссе по одной из тем курса: сознание. Фейнман с трудом извлек из памяти вроде бы пойманный в реке профессорской болтовни термин «поток сознания», и это задело в нем некую струну, напомнило о научно-фантастическом сценарии, о котором как-то говорил отец – об инопланетянах, которые никогда не спят и очень хотят знать, для чего нужно это многочасовое оцепенение.

Так что темой для эссе он выбрал момент, когда сознание угасает в процессе отхода ко сну. Дважды в день, вечером и днем, перед тем как подремать после обеда, он пытался отследить, как меняется состояние его сознания.

И однажды наблюдавший за собой Фейнман сумел заметить нечто интересное. Во время дремотной прелюдии ко сну его сознание словно раздвоилось, из одного потока оно превратилось в два. В первом потоке мыслей он представлял струны, намотанные на цилиндр и пропущенные через некий набор блоков – напоминание об одной задаче по механике, которую он решал для Уилера. Ричард всегда обдумывал проблемы, визуализуя их, так что в этом не было ничего удивительного. Живо воображая каждую деталь, он начал беспокоиться, что струны залипнут и устройство перестанет работать. И в то же время обнаружился второй поток мыслей, где он убеждал себя, что сила трения гарантирует бесперебойную работу механизма.

Любопытно, что в один момент, в двух параллельных ситуациях, он был одновременно сомневающимся студентом и уверенным наставником. И все же обе перспективы неким образом пересекались, точно так же как струны в системе блоков.

Термин «поток сознания» предложил психолог Уильям Джеймс, он описывает иллюзию того, что мысли текут единым потоком. Ирландский писатель Джеймс Джойс и другие знаменитости начала двадцатого века, такие как Т. С. Элиот и Гертруда Стайн адаптировали это понятие, превратив в название литературного стиля. Знаменитые и малопонятные романы Джойса «Улисс» (1922) и «Поминки по Финнегану» (1939) стали буквальным изложением бессвязного громыхания рассудка. Джойс, в свою очередь, оказал влияние на аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса, который в начале сороковых представил на суд публики удивительный набор коротких рассказов (исходно на испанском) о случайности, времени и разуме.

Нельзя сказать, чтобы Фейнман читал все это или тем более был потрясен такой литературой. Нет, его озарения происходили из собственных глубоких размышлений и экспериментов.

После того как Ричард сдал эссе по философии, его растущее понимание собственных шаблонов мышления привело к опытам с тем, что сейчас именуется «осознанными сновидениями»: попытка сохранить осознание и самоконтроль во время сна. Сновидение может выглядеть полностью оторванным от обычного времени, ведь в странной ночной реальности прямая последовательность событий не всегда кажется логичной.

Популярная книга тех лет, «Эксперимент со временем» Дж. В. Данна, описывала нечто вроде путешествия во времени с помощью снов. Собственные изыскания Фейнмана ошеломили его в том смысле, насколько много сновидения могли сказать о том, что он запрашивал.

Мыслительные опыты Ричарда продолжились и в Принстоне, но он повернул их в сторону осознания времени. Он услышал о передовой психологической теории, согласно которой химические процессы в мозгу, включая метаболизм железа, управляют тем, как мы воспринимаем время.

Фейнман думал иначе и решил выяснить, какие факторы влияют на процесс такого восприятия. Он размышлял, может ли это быть неким образом связано с сердечным ритмом? Бегая вверх и вниз по лестницам Градуэйт-колледжа и носясь по его коридорам, он считал про себя секунды. Его соседи по комнате не имели представления, какие идеи вдохновляют эти рывки по зданию.

Бездыханный Ричард не мог объяснить сразу, а потом наступало время идти в столовую. И все равно он смог сказать не так много, поскольку на бегу время воспринималось почти так же, как и в обычном состоянии.

Роль Уилера во всех этих делах заключалась в том, чтобы одобрительно хихикать, слушая истории Фейнмана. Несколько раз, тем не менее, вдохновленный магистрант приглашал наставника на забеги в Градуэйт-колледж, и тот мог наблюдать неординарные исследования Ричарда непосредственно.

Однажды в кампус прибыл гипнотизер с целью развлечь магистрантов. Фейнман позвал Уилера с собой на представление в качестве гостя. К большому удивлению Джона, когда гипнотизер вызвал желающих из зала, чуть ли не первым в бой ринулся Ричард.

Вход в лабораторию Палмера (ныне Фрист-центр), обрамленный статуями Бенджамина Франклина и Джозефа Генри, Принстон. Фото Пола Халперна

Несколькими секундами позже он находился в гипнотическом трансе.

Гипнотизер торжественно велел Фейнману пройти в противоположный конец комнаты, взять книгу, положить себе на голову и вернуться. Словно запрограммированный робот, он выполнил все эти команды, так что зрители катались по полу от смеха.