Лиханцев быстро подвел Филонова к гудку депо:

— Ясно?

— Чего?

— Филонов! Тебе, как более всех обиженному белогвардейцами, депо поручило гудеть. Восстание!

Филонов отрицательно покачал головой.

— Не буду гудеть. Сам Пеклеванов приди, я все равно скажу — не буду.

— Очумел!

— Вы очумели, а не я! У меня в крепости сын. Будете брать крепость — интервенты сына моего расстреляют. Что вам, мово сына не жалко?

— На самом деле нельзя ему гудеть, убьют сына его!

Толпа рабочих шумит и сочувственно и с негодованием:

— Нельзя ему!

— Гуди, Филонов! Соображай все-таки!

— Гуди, старик! Что поделаешь: война.

Филонов, схватив валяющийся на полу тяжелый молот, подошел вплотную к гудку, загородил его собой, поднял молот и хрипло сказал:

— И сам не буду, и вам не дам!

Старый железнодорожник Васин достал револьвер:

— Мы с тобой, Филонов, рядом двадцать лет работали, ни разу не ссорились, — я первый и сказал, чтоб тебя позвали к гудку, а ты?.. Отказываешься?

— Сам Пеклеванов придет, и перед ним откажусь!

Ну, наконец-то огороды и пустыри кончились! Пересекли торопливо железнодорожную линию, подлезли под какую-то платформу, посмотрели с гневом и возмущением на убитую кем-то старуху, которая лежала на рельсах, уткнувшись растрепанной седой головой в длинную ковровую подушку. «Кто она? — подумал грустно Пеклеванов. — В чем она может быть виновата? Чья шальная пуля сразила ее? И скоро ли будут наказаны все эти преступники? Моего негодования мало, я прямо задыхаюсь от него… Нужен, действительно, параллельный центр…» Мысли, как видите, были у него довольно беспорядочными, и, чтобы беседой привести их в порядок, он обратился к Знобову:

— А что слышно о параллельном центре?

— Илья Герасимыч, я не понимаю.

— Это я говорил о параллельном… Семенов.

Депо было совсем близко.

— Вот мы и дома, — сказал Знобов. — Слава богу, все, кажись, благополучно.

Из-за угла — действительно из-за угла — раздался невыносимо громкий выстрел. Знобов, мгновенно повернувшись, выстрелил. Вывалился японец, быстро, почти стремительно, словно его вытолкнули. Но упал он не от выстрела Знобова: с револьвером из-за угла выбежала Маша.

— Я опоздала?..

— Ну что ты, Маша! И зачем ты сюда?

— Ты ранен, Илья?

— Да, кажется, меня слегка задело, — сказал с виноватой улыбкой Пеклеванов. — Поддержите меня, Семенов. Я еще вполне смогу сказать заготовленное… Прошу вас, побыстрее открывайте митинг, и мне — первому… Вообще, депо должно начать восстание…

— Не буду гудеть!

Через двери депо на носилках несут умершего Пеклеванова.

Филонов оторопело глядит в лицо Пеклеванова. Молот падает у него из рук, Филонов, ощупывая тело, кричит на все депо:

— Убили! Убили Пеклеванова!

Над депо и станцией проносится гудок.

Рабочие, стреляя и бросая гранаты, пробиваются по железнодорожным путям к артиллерийским складам.

— Пеклеванова убили!

— Товарищи, они хотели нас запугать…

— Да не те им подвернулись!

— Юнкера!

— Где?

— К бою приготовиться, товарищи!

Ворвались в склады. Когда выбили юнкеров и те убежали в крепость, — с удивлением переглянулись:

— Постой, ребята, что-то неладно!

— А что, Знобов?

— Как же это, утекая, они складов не взорвали?

— Перепугались!

— Юнкера-то?

— Я все могу объяснить, товарищи! — завопил Семенов. — Снарядов-то в складах нету! Выходит, их генерал Сахаров действительно все увез.

— Ну и бандиты ж!

— Белогвардия, одним словом.

— Знобов, Знобов, сюда!

— Бегу.

— Снарядов нету, Знобов!

— Знаю. Вершинин доставит.

— Вершинина и не слышно и не видно.

Город встретил их спокойно.

Еще на разъезде сторож говорил испуганно:

— Никаких восстаний не слышно. А мобыть, и есть — наше дело железнодорожное. Жалованье маленькое, ну и…

Борода у него была седоватая, как истлевший навоз, и пахло от него курятником.

На вокзале испуганно метались в комендантской офицеры, срывая погоны. У перрона радостно кричали с грузовиков шоферы. Из депо шли печально рабочие.

— Вершинин?

— Он.

Сердце замерло. С тоской поглядел Вершинин в бледно-серое морщинистое лицо рабочего: