Внезапно слезы наполняют мои глаза и жгут горло. Я пытаюсь замаскировать их кашлем, но все равно начинаю тихонько рыдать.

— Эй, — нежно говорит Джош, сжимая мое плечо. — Все в порядке, Кейра. Давай поплачь. Это страшное, непонятное время. Плакать нормально.

— Я просто… не знаю, что произошло, — говорю я, при том, что это совсем не то, что я имею в виду.

— Я знаю, что это странно, видеть в его в таком месте. Но мы делаем для него все самое лучшее, что только в наших силах.

— Что? Запираем его?

— Я говорю про то, что мы поручаем заботу о нем профессионалам. Обеспечиваем его лекарствами, в которых он нуждается.

Я искренне не понимаю, как все эти лекарства должны ему помочь. Разве психиатрические таблетки не превращают людей в зомби? Я думаю о моем необычном Леви, который замечает потолочные плитки и хочет, чтобы я посетила Чернобыль, и представляю его, лишенного всего этого, что делает моего брата таким уникальным. Я сжимаю кулаки. Как приглушение всяких чувств под воздействием таблеток, эта эмоциональная стабильность, больше похожая на прямую линию кардиограммы мертвеца, может помочь ему?

Мой младший брат не хотел больше жить.

Слезы катятся по моему лицу.

— Все в порядке? — спрашивает Джош. Я киваю в ответ.

Мы останавливаемся около нашего дома на Эвергрин Плэйс. Приближаясь к дому, в своей голове я начинаю воспринимать окружающую реальность, как ее, должно быть, видит Леви. Он хотел покинуть кремово-красный дом, в котором мы выросли. Выйдя на задний двор, я присаживаюсь на веранду и оглядываюсь вокруг. Он хотел навсегда покинуть наше место для костра, батут, который сейчас в опавших листьях, заброшенный домик на дереве. Взбираясь по веревочной лестнице и заглядывая внутрь этого старого домика, я нахожу мою старую детскую кухню и пластиковых солдатиков, которых Леви оставил здесь. Он хотел бросить навсегда и их тоже.

Я растерянно брожу по гостиной. На этом диване мы лежали, когда болели. Поверхность обеденного стола все еще хранила следы от вилок, которые мы втыкали в мягкую древесину. На стенах висят фотографии и таблички, которые мы сделали в память о каждом умершем питомце. Он хотел бросить наших котов, Марки Марка и Снежка.

Я блуждаю по парадному залу, где шесть лет назад мы впервые увидели Джоша. В ту пору он был двадцатишестилетним юнцом, который немного смущался нас. Он вручил мне CD с альбомом группы, которая, по его мнению, мне нравилась (и она мне нравилась), а Леви подарил фигурку персонажа из игры Руины Зендара. Она все еще лежит в подвале в ящике со старыми игрушками Леви. В нераспечатанной упаковке.

Леви хотел бросить все это.

И меня. Как он мог хотеть оставить меня навсегда?

Весь прошлый год я вкалывала на работе, чтобы накопить денег на Францию. Оставшуюся часть своего времени я следила за каждым шагом Жака и была полна решимости влюбить его в себя.

Я поднимаюсь в свою комнату. Сидя на кровати, я начинаю рассматривать висящие на стене фотографии Биг-Бена, Зимнего дворца в Санкт-Петербурге, Эйфелевой башни, Нотр-Дама и Версаля, где жила и дышала Мария-Антуанетта, где я мечтала найти портал в прошлое и спасти ее от гильотины. Мое сознание заполняется картинками рек, флагов, переполненных улиц и мест, в которых, я клянусь, отыщу недостающие частички самой себя.

Я ощущаю, что наступила пора действовать.

У меня и Леви есть нечто общее. Мы оба хотим сбежать отсюда. Единственное различие в том, что я все-таки хочу вернуться. Я хочу проехаться с Леви по миру, показать насколько он прекрасен и что может предложить, и возвратиться обратно домой, привезя свет внутри нас. Возможно, тогда Леви не захотел бы покидать этот мир.

Я хочу отвезти его туда и возвратиться обратно, и, что куда важнее, хочу, чтобы Леви захотел жить.

И у меня есть шесть тысяч долларов, чтобы сделать это.

За прошедшие пару лет у меня были проблемы с «равновесием» в моей жизни. Так выразился психолог. Большинство людей моего возраста не знают значения слова «сдержанность». Мы коротаем часы перед телевизором, проводим ночи без сна, готовясь к экзаменам, съедаем целые коробки мороженого за один присест, и мне нравится думать, что я особенно хороша во всем этом. Если у меня что-то хорошо получается, то я делаю это, засучив рукава. Когда же что-то идет хоть чуть-чуть не так, я полностью стираю это из головы.

Впервые я увидела Жака Сент-Пьерра в Клубе Глобального Руководства, в его первый день в Америке. Жак выглядел как элитный европейский футбольный игрок. Он был одет в рубашку, заправленную в серые брюки, при этом рукава рубашки были закатаны, чтобы продемонстрировать накаченные предплечья, а на ногах красовались остроносые туфли из красной кожи. Его волосы были уложены кверху и стильно взлохмачены. Каждый раз, когда кто-то заговаривал с ним, его бровь медленно приподнималась, как будто он давал оценку каждому сказанному ему слову, причем все это, чаще всего, заканчивались ухмылкой на его лице.