Авдотья Парамоновна встретила меня с беспокойством и сразу же заявила, что готова слушать. Я поделился с ней тем, что поведал ювелир, и, услышав в ответ тысячу восклицаний, решился спросить, как она отнесётся к тому, что я возьму камень для продолжения поисков Ольги Кожевина без промедления согласилась, однако её быстрое согласие выдавало лишь всем знакомую ранийскую доверчивость к каждому прохожему. Я предложил составить своеобразный договор, утверждающий мою ответственность за судьбу найденного ею камня, но Кожевина решительно запротестовала и даже состроила обидчивую физиономию.

— Такого стыда я ещё не видывала: чтобы честным людям на слово не верить! — заявила она и о подробностях договора не захотела и слушать.

— Боюсь, камень может пригодиться, когда я обращусь к всеведущему человеку.

— Так берите! Он мне вовсе не нужен. Вы, главное, постарайтесь найти Оленьку!

Я глянул в окно, за которым только-только начал угасать короткий день поздней осени, и решил, что нужно сейчас же обратиться за помощью к Рыцарю Ночи. Я был уверен: этот достойнейший господин вновь сможет помочь.

Разумеется, остаться на ночь в деревне Савкиной было благоразумней по двум причинам: во-первых, ночью я мог хорошо всё обдумать, во-вторых, на следующий день я мог бы узнать ещё кое-что любопытное и важное для поисков. Но эти простые доводы разрушались совершенно ясным осознанием, граничащим с предчувствием того, что место, где исчезла Ольга Павловна, исчерпало себя и более никоим образом поискам не поможет. А предчувствие порой играет великую роль в выборе моих поступков.

— С вашего позволения, я продолжу своё путешествие без промедления. Благодарю за гостеприимство.

— Как же… на ночь глядя…

— Я приложу все усилия, чтобы вы снова увидели дочь, — искренне и твёрдо заявил я.

На полчаса растянулось долгое слёзное прощание. В конце концов, Авдотья Парамоновна выпроводила меня на крылечко и даже помахала платочком, которым вытирала слёзы.

По черному куполу бездонного неба медленно плыли освещенные восходящей луной облака. Морозец, крепчающий с каждой минутой, разлился в ночном воздухе. Ветерок то лениво замирал, то легким порывом трепал волосы и пытался залезть за воротник.

Я спустился по широкой спящей улице под редкий лай собак, покинул деревню и зашагал к опушке леса. Не хотелось мне, чтобы чьи-нибудь любопытные глаза заметили позывное заклинание.

Довольно плохо разбирал я дорогу, часто спотыкался через кочки и пеньки, и потому путь, на который я мысленно отводил не больше пятнадцати минут, растянулся на полчаса, а то и больше. Когда окраина леса надежно скрыла меня от посторонних, я зашвырнул камешек, подаренный Рыцарем Ночи, поднял указательный палец над головой и сказал во всю грудь:

— Рыцарь Ночи, взываю тебе! — и чуть тише прибавил. — Приди, если не занят доблестным делом спасения погибающих душ!

Молочный свет пущенного луча упал на лесную опушку, осветив изогнутые ветки деревьев, которые в этот миг напоминали многоруких уснувших великанов; голос прокатился по невидимым тропам и ложбинам, норам и кустарникам и затих в навалившейся тьме.

Я решил ждать. Прохаживаться из стороны в сторону было делом хоть и приятным и располагающим к раздумьям и поэзии, однако же требовало ровной земли, камня мостовой или паркетного пола. После того, как я пару раз споткнулся и едва не клюнул носом, я по-мальчишески забрался на первое попавшееся дерево, удобно расположился на крупной ветке, улыбнулся самому себе, приподнял воротник и уперся спиной в шероховатый ствол.

На удивление быстро я уснул, и явился мне темный всадник на громадном коне, из ноздрей которого вырывались серебристые струи пара. Всадник несся по бескрайней долине, освещенной яркой луной. Над долиной висело беззвездное небо с клочками плывущих облаков.

— Это опять вы, сударь? — спросил всадник с дружеской усмешкой, которую я не видел, а чувствовал сердцем.

— Да, я. В беду еще не попал, но в совете вашем нуждаюсь, — ответил я, хотя во сне меня не было.

— Смею вас заверить, еще попадете, если продолжите свое путешествие в сторону Уральских гор.

— Уж не отговаривать ли меня решили?

— Что вы, господин Переяславский! Как можно?

— Извините, что беспокою вас, но я в тупике. Мне нужна помощь человека, знающего горы как самого себя…

— Такого человека нет, уверяю вас. Урал непостижим!

— И все же. Не могли бы вы познакомить меня со старцем, о котором упоминали в беседе прошлой ночью?

— С удовольствием, господин Переяславский! С превеликим удовольствием, но… я могу лишь указать вам путь. Сам же я связан долгом, о котором вам прекрасно известно, и не имею возможности покидать те месте, где обитают люди, нуждающиеся в помощи.