Март краем глаза наблюдал с ужасом, как затем два громилы стремительными движениями хищников вооружились с тел его охранников, а преобразившаяся женщина оказалась практически подростком с мальчишескими бёдрами, тонкой лебединой девичьей шеей и как бы не самой важной в группе, судя по тому что именно она выбирала группы имущества для погрузки на прибывший дополнительно к стоявшему в доке огромный каботажник, тут же начавший безостановочно заполнять своё чрево с его станции самым ценным имуществом. «Она была бы красавица, если бы я так её не боялся… почему-то!» Это были последние мысли перед тем, как Март потерял сознание.

***

По интелю интерната потоки сведений пели о драме в учреждении ощутимые для его директора, но невидимые для других струны тревоги. На голо Косенко подавались картины происходящего из помещений интерната, перед ним разворачивалась его личная драма. Внезапно нагрянула комиссия компаньонов, и они сразу прошли в медицинский центр, обеспеченный только штатным оборудованием, достаточно потрёпанным многими поколениями учащихся, и направились к единственной капсуле. Сравнение лечебного-диагностического кабинета имело явный контраст с любимым директорским кабинетом, который обставлял и лелеял Косенко всей своей сладостной директорской властью, а ещё более – своими служебными, но не для уставной деятельности, возможностями, которые были высокоценны, досягаемы для немногих, движимых не преодолимой родительской страстью из-за своих непутёвых чад, не проходивших по цензу компаньонов, зафиксированному в уставе Русского дома и применяемому Олегом без этой химеры – совести. Полировка его стола, золото и малахит антиквариата своим блеском уже успокоили тревогу директора: «Фельдшер был пьян, а блоки памяти уже переформатированы… Или нет?»

Отвалившись на спинку и упав головой на грудь, уже через личный интерфейс Косенко наблюдал за помещениями интерната и беседами членов комиссии с преподавателями, и учениками. В аналитических срезах не останавливавшегося даже на мгновение глиипа он непрерывно видел анализ разворачивавшейся ситуации, транслируемой в реальном времени. В его уме в ядовитый клубок смешивались данные анализа глиипа, ужасающие предположения о вскрытии компаньонами нецелевых переводов, вывода материальных ценностей, оборудования, о возможной доступности для исследовательско-финансового усилия проверяющих данных о нём, зафиксированных в протоколах сделок. Он успокоил себя тем, что всё было на грани закона, кроме случая с Матвеем Квачковым, но и тот случай уже формально недоказуем по закону.

– Директор, к вам компаньон, – сообщила по связи Изольда.

– Компаньон? – Косенко скривился, выпрямился, ещё раз прикоснулся к антиквариату на столе для уверенности, без надобности поправил малахит письменного прибора параллельно линии стола, поёрзал в своём мягком кресле, в зеркале отметил выправку, чтобы польстить вкусам этих бывших военных, и застыл, увидев сверкающие огоньки на драгоценных камнях своих перстней. Но стаскивать было поздно: дверь открывалась, пропуская попечителя интерната.

Ответственный за регион компаньон, который являлся и попечителем интерната, холодно и официально поздоровался с директором. Из всех своих обязанностей, которые ему нравились, чего уж скрывать, только одна вызывала дрожь до мозга костей у Косенко, и он её ненавидел всем своим сердцем – это отчётность попечителю компаньонов, обеспечивавших интернат всем необходимым для учащихся и содержавших здание.

Жёсткий взгляд попечителя пронизывал, и казалось, он видел всё скрытое в уме Косенко.

– Компаньон-попечитель! – поприветствовал того сразу Косенко. – Как я рад, что вы посетили наш интернат. Надеюсь, вы довольны нашим последним выпуском, пополнившим кооператив на Земле, промышленность и науку – на Лунной базе!

– Верно, директор! – От холода Арктики в голосе попечителя для Косенко, заметно внешне отчётливо, видимо, если бы таковой был, посторонний наблюдатель – “не дай Бог!” – подумал Олег и всё-таки непроизвольно дёрнулся всем телом. – Должен вам сообщить, что все выпускники были нами проверены и вопросы возникли по одному, но по нему нет записи в блоке вашего медицинского центра, хотя по протоколу, он проходил положенную процедуру, но в неположенном месте, перед выпускными тестами. Это внештатная ситуация.

Косенко напрягся, но постарался скрыть свой страх.

– Пропали протоколы обследования? По выпускнику? Но мы не храним записи, если всё нормально и соответствует результатам экзаменов!

Сидевший напротив компаньон оставался бесстрастным и холодным, как утёс Арктики.

– Директор, мы не будем на этот раз проводить проверку вас под химией. Ваш фельдшер уже освободил место. А выпускника мы проверили и взяли на контроль, так что этот бриллиант вашей школы не пропадёт. Но вынужден вам заметить под протокол, что делать правильно по обязанности – это не равноценно тому, чтобы делать правильно обязанности.

– Но попечитель, я вас прошу…

– Это последнее замечание! Если ещё раз мы обнаружим отклонения от должного исполнения культурно-нравственных норм, зафиксированных в уставе главы Русского дома, то контракт с вами будет разорван.

– Разорвать… Нет, конечно же нет! Я обращу внимание на недостатки, и всё будет соответствовать самым высоким требованиям институтов Команды компаньонов, – залебезил Косенко.

– Всё, что я должен был вам сказать, я сказал вам, директор! – Попечитель развернулся и вышел из кабинета.