Тот глаза вытаращил. – Да ты че, Иннокентий Иннокентьич? Как можно? Родина жеж, Мать жеж, в опасности жеж? А присяга? – Да плюнь ты, Вань, на ту присягу. Где мы и где присяга? Час вот немчура на танках подтянется и наступит у всех веселая жизнь, я уже лязг гусеничный слышу. Конечно, можно и этим глаза отвести и я, пожалуй, Власову помогу народ в леса увести, ну а уж дальше извини. Либо ты с Власовым, либо со мной. Думай?– а тем временем /Кеша не ошибся/ в село медленно вползала колонна танков. А вооружение у освободившихся так себе – стрелковое в основном и то в недостаточном количестве. Понятно, что опять вся надежда на Кешу, с его умением глаза замыливать. Ну, щелкнул пальцами. А Власов-комбриг, уже по ротно и по взводно людей рассортировавший и не подумал в леса их уводить. Кричит: – Товарищи, у нас преимущество мимикрии, враг нас не видит, подпустим поближе. Из танков облегчиться, оправиться выползут – тут мы их голыми руками и передушим,– и ведь послушались. Затаились, ждут. Танки вползли в село и, не обнаружив противника, остановились. Танкисты выползли из-под брони и первым делом ринулись к колодцам. Гогочут, водой друг друга поливают. И тут опять налетела сила невидимая и в пять минут шеи танкистам-фрицам посворачивала. Никто из них ничего понять не успел. Сноровка у бойцов растет. Кеша морок снял и опять Ивана разыскал. – Ну что, надумал?

– Извини,– говорит Иван,– не могу. Жизнь короткая и если на войне не убьют, то как я потом в глаза детишкам будущим погляжу. Что отвечу им, когда спросят,– "А ты, папка, почему от врагов Родину-Мать не защищал, как другие папки? Эвон у них сколь орденов да медалей, а твои где?"– что тогда им отвечу? – Да уж…– такого ответа Кеша услышать не ожидал. Детишек Ивановых будущих, с их расспросами, как-то не учел. – Ну, что ж – Вольному воля,– на прощанье сотворил бойцам пару тысяч банок тушенки и хлеба столько же. И ни с кем более не прощаясь, за околицу умотал. Ушел Кощей в леса дремучие. Нашел заимку брошенную, поселился, живет. Надоели ему людишки, век-бы их не видел. А людишки нет, нет, да напоминали о себе. То самолет в небе проревет, то где-то артиллерия прогрохочет. А однажды, года два спустя, вышла к заимке Кощеевой группа человек в сто. Партизанский отряд в рейде. Кощей за два года бороду отрастил до пояса и выглядел старцем преклонных лет, а потому расспросами докучать не стали и так все понятно. Особенно не притесняли, отоспались пару суток вокруг сторожки, лес, правда, загадили на 5-ть гектаров вокруг и дальше подались. Командир партизанский на прощанье посоветовал:

– Ты бы, дед Иннокентий, ушел пока отсюда куда подалее, за нами каратели уже вторую неделю с собаками шарахаются. Немец нынче злой, сожгут вместе с избенкой живьем, с них станется,– Кеша кивнул, а про себя подумал,– "Ну, уж фиг. Я тут привык. А ежели и впрямь заявятся, то уж как нито глаза отведу и пережду".– Эх, мало били Кощея в ЧеКа. Застали опять врасплох, только теперь уже немцы. Ворвались ночью в сторожку, все вверх дном перевернули, хозяина полусонного по рукам и ногам связав, в подводу бросили. И щелкать Кощею, в таком положении, оставалось разве что челюстями.

Привезли в городишко и доставили в местное отделение гестапо. А там мужик-немец в черном пиджаке и в фуражке с черепом, стал орать на Кешу и совать под нос железяку, воняющую тухлыми яйцами:

– Говори где партизанская база?– орет и хрясь рукояткой промеж глаз. Ну, все как в ЧеКа, только те злато-серебро требовали, а этим какую-то "базу" подай. Знать бы еще, что это такое. Кеша так прямо и сказал: – Не знаю, вашскобродь, ни про какую базу,– и тут же получил снова рукоятью по голове.

Ну, не бесчувственный, хоть и бессмертный был Кощей – поэтому взвыл и согласился, и показать, и довести, и погрузить – ежели такая надобность возникнет. На ночь швырнули Кешу в подвал, попинав предварительно коваными сапогами. Развязать естественно забыли. "Видать во всех организациях подобного толка порядки одинаковые",– подумал Кеша. Так до утра и провалялся. А утром громыхнул засов и уже знакомый немец, в фуражке черепастой, распорядился арестанта вывести. Пинком подняли, пинками и вывели. – Ну, дед, пошель,– тут Кеша взмолился: – Дозвольте, вашскобродь, нужду справить, мочи нет терпеть!

Гестаповец махнул рукой, путы сняли. Кеша пальцами щелк, да и через забор скок. Бежит, радуется. Сзади немец орет: – "Chalt",– потом стрелять начали. Поздно Кеша свою оплошность понял. То ли от ударов по голове опять, что-то там в голове сместилось неправильно, но не сработал щелчок. Морок не получился. Очнулся Кеша ночью, раны пулевые че-ешутся, зарастают. Прикопали черепастые тоже не глубоко. Выполз из могилы и подался в лес. Идет, пальцами щелкает, даже в ладони пару раз хлопнул. Нет, пропали способности будто и не было их вовсе. Двое суток брел, пока не вышел на дозор партизанский. Тут Кеше повезло, на знакомцев наткнулся. Именно они и проходили мимо его сторожки. Выслушали, посочувствовали, накормили. И гнать не стали. Оставили при кухне стряпухам в помощники. А страна тем временем воевала, ну и Кощей волей-неволей с ней вместе, как мог.

Глава 2

Май-45-го Кощей встретил в Берлине, куда военная судьба его забросила. Бороду еще в отряде сбрив, выглядел молодцом и ждал, как и все, дембеля. И тут опять не повезло, нарвался случайно на Ивана. На одной из улиц берлинских лоб в лоб столкнулись. Да уж, тесен мир. Кеша то Ваню не признал, изменился парень за 4-ре года, а вот Ивану это труда не составило. Признал Иннокентия Иннокентьевича – кормильца. Ванька, как и мечтал, весь в медалях.

– Ну что, Вань, не стыдно будет теперь детишкам в глазенки смотреть?– спросил Кеша

– Нет, не стыдно,– отвечает Иван, да и хвать Кешу за ворот.– А вот тебя, мил человек, совесть моя красноармейская велит сдать, куда следует за дезертирство, тогда в 41-м,– и сдал в СМЕРШ. Была в те времена такая сердитая организация в армии. Ну, а там опять битье и пистоль ТТ вонючий под нос. Даже привычно. Расстреливать не стали. Война, Слава Богу, кончилась. Отправили на Колыму.

Лучше бы расстреляли. Даже Кощей норм Колымских не выдерживал, падал. Люди же обычные, мерли как мухи. До 53-го, пока кавказец-инородец дуба не дал, почитай – 8-м годов Кеша горбатился на "хозяина" и эшелон руды, одной киркой за эти года наковырял. Потом была амнистия. Кеша поехал в Смоленскую губернию – все же места знакомые, обжитые. Устроился в колхоз по специальности – сторожем. Колхоз домишко предоставил. И снова стал Кеша жить жизнью тихой, законопослушной. Днем отоспится и на приусадебном участке копошится, ночью с колхозным пожарником в подкидного режется, т.е. охраняет колхозную собственность от лиходеев. А страна тем временем шарахалась, то в "оттепель", то в Карибский кризис, в космос летать люди начали, чего-то там поднимали, осваивали, ускоряли, догоняли, перегоняли. Но как-то все мимо Кощея.