Костер был, как всегда, великолепен. Конечно, его оцепили перед тем, как поджечь, но потом сам жар огня, взметнувшегося выше крыш, заставил собравшихся отпрянуть. Толстая наледь на площади быстро протаяла до камней. Рыжие лоскуты пламени хлестали о небо, заставляя звезды бледнеть и меркнуть. Рев пламени заглушал разговоры, лишь громкие крики восторгов прорывались через него.

Руна купила у торговки пару яблок, печенных с сахаром, и одно вручила мне. А когда костер, прогорая, стал оседать и толпа начала расходиться, я пошел провожать Руну до дома. Руна даже не говорила об этом — так было заведено, так было всегда. Мы болтали о всякой ерунде, Руна веселилась.

— Может быть, зайдешь? — спросила она, стоя под окнами роскошного городского особняка. — Отец будет рад тебя видеть.

Я лишь покачал головой. Да, ее отец будет рад меня видеть, он хорошо ко мне относится, даже помогает с тех пор, как мы с матерью остались одни. Но в этом есть что-то неправильное. Он снова станет говорить о том, как это было бы здорово, если бы со временем я стал одним из его управляющих. Но ведь этого никогда не будет. И Руна… Как бы близко и долго мы ни дружили, эта девушка никогда не станет моей невестой. Нечего даже рассчитывать.

— Прости, я лучше пойду домой. Не хочу, чтобы мама беспокоилась. Если я понадоблюсь тебе, дай только знать.

— Конечно, ты мне понадобишься! Я собираюсь послезавтра на конную прогулку в холмы. Ты ведь поедешь со мной? Если не поедешь, отец отправит со мной своего противного компаньона, тогда я лучше останусь дома. Ну, что, поедешь?

— Поеду.

— Вот и славненько! Тогда я жду тебя послезавтра к полудню.

Руна по-быстрому обняла меня и взбежала на крыльцо, не попрощавшись. Она никогда не прощалась, только быстро оборачивалась и улыбалась перед тем, как исчезнуть за дверью.

С глухим стуком закрылась за Руной дверь, и я направился вниз по улице, через пустеющий и затихающий город. Странное было у меня настроение: вроде бы день прошел отлично, и Руна всем довольна, и послезавтра мы вместе отправимся на конную прогулку, и даже те двое… Вот именно. Те, двое.

Мои кулаки стиснулись сами собой: я злился. Злиться не было никакого смысла: подумаешь, пара молоденьких магов развлекалась, им ведь нет ни до кого дела, им все позволено. Это же высшая раса — мир существует для них. Есть, конечно, Закон, и он защищает людей. Но ведь нет такого закона, который не смог бы обойти маг, особенно если он состоит на государственной службе и у него большое влияние. Таким и Стража не указ… Их деткам, конечно, тоже.

Есть правитель на троне, есть министерства и департаменты, и в числе их сотрудников есть маги — это не скрывается, ведь все это существует для того, чтобы люди могли жить свободно и счастливо. Только этому никто не верит. Обладая такой силой, маги не могут оставаться равнодушными к тому, что происходит вокруг. Они не могут не править миром, имея такую возможность — так рассуждает любой человек. Но даже если это не так, даже если люди ошибаются, само существование магов все равно обижает и даже оскорбляет людей. Они же и живут гораздо дольше, здоровье у них лучше, возможностей больше, и получить они могут все, чего хочется. Почему они тогда не делают жизнь людей лучше? Неужели это так трудно сделать — чтобы никто не болел, чтобы жилья и еды хватало на всех, звери не портили скот, чтобы не было войн и стихийных бедствий? И чтобы корабли, уходящие в море, не разбивались…

Если бы я родился с магическим даром, я бы обязательно постарался сделать так, чтобы никому больше не пришлось страдать. Я бы не стал попусту упиваться своей властью или же, как те двое, дурачиться на улице. Я бы сделал все, чтобы стать сильнее, чтобы сделать этот мир лучше — или хотя бы просто почувствовать себя кем-то имеющим для этого мира значение. Вот только даже думать об этом — глупо.

Издалека, с Чугунной дороги, донесся гул позднего паровоза, похожий на крик удивленной птицы.

Я шел по улице. Свернув, направился к набережной канала. Нужно было возвращаться домой, я ведь действительно не хотел, чтобы мать беспокоилась. Но домой не хотелось. Дома гвалт, дома чужие люди. Дома пахнет табаком так, будто бы курят не только жильцы, но и мебель, обои, стены. Дома, в конце концов, мама, которая вынуждена все это терпеть… Жаль, что скоро будет слишком холодно для таких вот пеших прогулок. Но пока я же могу не возвращаться домой так скоро, как это нужно.

Где-то очень высоко сорвалась с неба маленькая белая снежинка. Она пролетела мимо моего лица, скользнула по куртке и затерялась в истоптанной снежной кашице. Потом появилась вторая. Она тоже падала. Потом — еще и еще. Вскоре снег валил стеной, и эта струящаяся, мельтешащая сеть стирала перспективу и словно дробила мир на куски, отсекая от него улицы, здания, фигурки расходящихся по домам горожан. Сумрак стал осязаемым, а прохожие, наоборот, начали больше походить на второстепенных персонажей полузабытых сказок, чем на настоящих людей с настоящими судьбами.

Я вышел на берег канала и остановился у парапета. Черная, почти никогда не замерзающая вода поглощала падавший в нее снег. Несколько мутных огней с другого берега, подрагивая, отражались в воде длинными рябящими дорожками.

«Тошно жить без чуда?..» — эхом раздалось в голове.

Я ухватился за парапет и едва не заплакал от злости и бессилия. Глупо это все было, невыносимо глупо и бессмысленно, а еще жестоко, несправедливо… Но так ведь было не всегда. Было же время, когда я уверенно смотрел в будущее — ну да, мне не повезло родиться магом, но ведь множество людей живет в этом мире счастливо, не обладая магическими способностями. Я тоже смогу, думал я тогда, я многого добьюсь, у меня все получится… В то время моя семья жила в большом городском доме. Отец занимался торговлей. Он не только владел несколькими лавками, но и поставлял продукты к десятку очень влиятельных столов. Я ходил в школу, у меня было множество прекрасных книг с красивыми иллюстрациями и много друзей, а отец Руны, сотрудничавший с моим отцом, часто подшучивал, называя нас женихом и невестой. Но четыре года назад мой отец пропал без вести в Оранжевом море — и не один пропал, а вместе с кораблем, который взял в рассрочку. Поездка должна была окупиться с лихвой… Но закончилась крахом. Выплаты по ссудам и семьям погибших моряков не оставили ничего от семейного капитала. Меня и мою мать жалели — но помогать не очень-то торопились. Маме пришлось продать все лавки, кроме одной крошечной, овощной, которая сейчас нас кормила. Она располагалась на первом этаже небольшого двухэтажного дома, которым владел другой человек. Наш дом тоже был продан и стал чужим — нам, бывшим владельцам, осталось только три комнаты на втором этаже, в остальных поселились жильцы. В школу я больше не ходил — помогал матери в лавке. Шутки о моем браке с Руной тоже закончились. И можно было бы, наверное, взять себя в руки, собраться с силами, много работать, чтобы мы с мамой могли жить, как прежде — я так и делал… В конце концов, я молодой, здоровый, да на кого еще, кроме меня, мать теперь может положиться. Но изредка я едва не терял рассудок от чувства злости, обиды и бессилия. Наверное, если бы я никогда не жил иначе, я легче бы пережил все эти перемены. Я бы даже простил это невольное предательство отца, который сейчас, возможно, лежал вот под такой же черной водой.