Шрифт:
– Мама, мама, ты не видела мои беговые сандалии?… Мама, мама! Пошли к скалам, засеки, сколько у меня получится не дышать под водой.
Ох до чего же раздражало.
Наконец Полидект придумал, как отослать Персея подальше. Он воспользуется тщеславием юнца, его гордостью и бахвальством.
Всем юношам на острове разослали приглашения во дворец на пир в честь решения Полидекта просить руки ГИППОДАМИИ, дочери царя ЭНОМАЯ из Писы [6] . Смелый и неожиданный жест. Так же, как оракул предрек царю Акрисию Аргосскому смерть от руки внука, сказано было Эномаю, что погибнуть ему от руки зятя. Чтобы не допустить замужества дочери, любому, кто дерзал просить ее руки, Эномай предлагал состязаться в гонке на колесницах: проигравший расстается с жизнью. Эномай был в тех краях лучшим колесничим – больше десятка голов юношей, надеявшихся на лучшее, украшали деревянные штыри, что окружали поле гонок. Гипподамия была очень красива, Писа – очень богата, и соискатели не переводились.
6
Не итальянская Пиза Наклонной Башни, а город-государство на северо-западе Пелопоннеса. Последствия борьбы за руку Гипподамии множились вплоть до конца мифической эпохи и до времен после Троянской войны. Однако эти подробности – в другой раз и в другом месте.
О том, что Полидект решил тряхнуть стариной, Даная узнала с восторгом. Ей уже давно докучало его присутствие, а от неожиданной новости, что сердце Полидекта принадлежит другой, Данае стало легче. До чего великодушно это – позвать ее сына на пир и тем самым показать, что царь не держит обид.
– Это честь – такое приглашение, – сказала она Персею. – Не забудь вежливо поблагодарить царя. Не пей много и постарайся не разговаривать с набитым ртом.
Полидект усадил юного Персея на почетное место по правую руку от себя и все подливал да подливал ему крепкого вина. Поймал юношу на крючок и выводил его, как Персей играл бы с рыбой.
– Да, эта гонка на колесницах уж точно будет не из легких, – сказал он. – Но лучшие семьи Серифоса пообещали мне по лошади. Можно ли просить тебя и твою мать?…
Персей вспыхнул. Его нищета – вечный источник неловкости. У всех юношей, с кем он состязался в спорте, с кем устраивал рукопашные бои, охотился и гонялся за девчонками, были слуги и конюшни. А Персей по-прежнему жил в каменной рыбацкой лачуге за дюнами. У его дружка Пирро имелся раб, которому надлежало обмахивать хозяина опахалом в жаркие ночи. Персей спал под открытым небом на песке, и уж скорее ущипнет его клешней краб и тем разбудит, нежели служанка с кружкой свежего молока.
– У меня, вообще говоря, нет лошадей как таковых, – промолвил Персей.
– Лошадей как таковых? Не знаю, известно ли мне, что такое «лошадь как таковая».
– Я ничем, вообще говоря, не владею, кроме одежды, которая на мне. О, у меня есть коллекция ракушек, говорят, они однажды могут значительно вырасти в цене.
– Ох батюшки. Ох батюшки. Вполне понимаю. Конечно же. – Сочувственная улыбка ранила Персея глубже любой кривой ухмылки. – С моей стороны это чересчур – рассчитывать на твою помощь.
– Но я хочу тебе помочь! – воскликнул Персей чуть громче необходимого. – Все, что могу, я сделаю. Скажи что.
– Правда? Ну, есть одно дело, но…
– Какое?
– Нет-нет, это уж слишком.
– Скажи мне, чт'o это…
– Я всегда надеялся, что однажды кто-нибудь добудет мне… но как тут просить тебя, ты же еще мальчик.
Персей грохнул по столу кулаком.
– Добудет тебе – что? Только скажи. Я силен. Я смел. Я находчив, я…
– …немножко пьян.
– Я знаю, о чем говорю… – Персей шатко встал и произнес так, чтобы все в зале услышали: – Скажи мне, чего ты желаешь, мой царь, и я добуду это. Скажи.
– Что ж, – проговорил Полидект, горестно и обреченно пожимая плечами, как человек, загнанный в угол. – Раз уж юный герой настаивает, есть кое-что вечно желанное для меня. Добудешь ли ты голову МЕДУЗЫ?
– Да запросто, – отозвался Персей. – Голову Медузы? Считай, она у тебя.
– Правда? Не шутишь?
– Клянусь бородой Зевса.
Чуть погодя Персей, спотыкаясь, добрел через пески к дому; мать уже ждала его.
– Ты припозднился, солнышко.
– Мам, а что за Медуза такая?
– Персей, ты пил?
– Может, и пил. Бокал всего-то.
– Икал без счета – вот что мне слышно.
– Нет, ну правда, какая такая Медуза?
– А тебе зачем?
– Да имя уловил и задумался.
– Если перестанешь метаться туда-сюда, как лев в клетке, и сядешь, я тебе объясню, – сказала Даная. – Медуза, по слухам, была юной красавицей, которую уестествил морской бог Посейдон [7] .
– Уестествил?
– К несчастью, это произошло на пороге храма богини Афины. Она так рассердилась на это святотатство, что покарала Медузу.
7
В описании горгон в «Мифе» не упоминается версия появления Медузы как смертной горгоны. Существует, конечно же, много разных вариантов. История, которую Даная излагает Персею, возможно, самая распространенная.
– А Посейдона не покарала?
– Боги друг друга не карают – во всяком случае, такое бывает редко. Они карают нас.
– И как же Афина покарала Медузу?
– Она превратила ее в горгону.
– Ну и ну, – проговорил Персей, – а что такое «горгона»?
– Горгона – это… Ну, горгона – ужасное чудище, у нее клыки, как у вепря, бритвенно острые когти из меди и ядовитые змеи вместо волос.
– Да ты что!
– Так говорят.
– А что такое «уестествил» все же?
– Веди себя прилично, – сказала Даная, шлепнув сына по руке. – На всем белом свете есть еще два таких же чудища, как она, – Стено и Эвриала, но они родились горгонами. Они бессмертные дочери древних морских божеств – Форкия и Кето.