После долгой и неловкой паузы Гвинет заговорила:

– Мелвин, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Сначала коп, потом я в траву писаю. Ты что, сумасшедший?

Гнев зашкаливал в Мелвине, он плохо держал себя в руках, когда злился.

– Господи, Гвинет, это я-то сумасшедший? Я думаю, что это ты слетела с катушек. Ты наркоманка, да?

Гвинет открыла коробку, полную креветочных тостов.

– Я начинаю беспокоиться за тебя, Мелвин. Твой отец сказал мне, что ты странный, немного неуравновешенный, но он заверил меня, что ты не псих.

– Не пытайся сделать так, будто это я неуравновешенный!
– закричал на неё Мелвин срывающимся голосом.
– И позволь спросить тебя ещё кое о чем! Почему ты назвала меня Леонардом сегодня?

– Леонардом? Я даже не знаю никого по имени Леонард.
– Гвинет откусила кусочек от тоста.
– И я уверена, что не называла тебя Леонардом ни сегодня, ни когда-либо вообще. Так что успокойся. Ты, наверно, уснул, и тебе это приснилось.

Мелвин потер глаза и стиснул зубы.

– Нет! Я не спал, - завизжал он.

– Расслабься, Мелвин.
– eё голос вернулся к привычному прохладному, чуть надменному тону.
– Успокойся. Твой отец рассказал мне все о твоих… проблемах.

Мелвин был возмущён этой новостью ещё больше, чем произошедшим за последние время.

– Что ты такое говоришь!

– Мелвин, твой отец сказал, что ты недоразвитый, эмоционально подавленный, 33-летний девственник. И знаешь, тут нечего стыдиться. Так что, как видишь, он мне все о тебе рассказал.

Лицо Мелвина покрылось багряным цветом, и его глаза чуть не вывалились из орбит.

Ах он, ёбанный ублюдок! Ах, старый пидор!

Как его собственный отец мог так опозорить его? Он сделал из него смешного, неконтролируемого социопата только за то, что ему не везло с противоположным полом! Его отец превратил его в глазах Гвинет в жалкое ничтожество!

– Мелвин, я прекрасно понимаю, что я очень сексуально привлекательная женщина, и я красивее, чем типичный американский архетип. Мы оказались здесь вдвоём, совершенно одни, и я прекрасно понимаю, какой стресс ты испытал от того, что я ходила сегодня голая перед тобой. И, возможно, ты просто перенервничал. Ты расстроен, потому что я сексуально недоступна для тебя, как и все женщины, но из-за нашей непосредственной близости... У тебя проблемы. Моя сексуальность тебя напрягает, и это создает побочный эффект. Катаклизм символов и фантазий. Так что не расстраивайся, - продолжила она, жуя.

Виски Мелвина начали пульсировать. Он не мог говорить. Она полностью просчитала его, хотя он был в десять раз умнее ее.

Теперь она была в тройном восторге, выщипывая соломенные грибы и креветку; разговаривая, когда она жевала.

– Твое сексуальное расстройство проецирует фантазии в твою психику. Например, этот полицейский. Не было никакого полицейского, но ты придумал его из-за того, что символизирует полиция: универсальный фаллический символ, пистолет - твердый пенис, который может победить всех. И эта ссылка на человека по имени Леонард. Очевидно, это то, что ты сознательно забыл, возможно, с подросткового или до подросткового возраста. Я уверена, что был какой-то мальчик в средней школе - какой-то мальчик по имени Леонард - который был популярным, харизматичным и красивым, мальчик, который заставил сердца всех этих симпатичных маленьких 13-летних девочек трепетать. Мальчик, которым ты хотел быть. А теперь, в твоем воображаемом синдроме, ты думаешь, что слышишь, как я называю тебя Леонардом.

На глаза Мелвина навернулись слезы. С глухим стуком он сел. Когда он возразил - теперь уже довольно слабо - его слова прозвучали так, словно его душили:

– A как насчет того, что ты ПИСАЛА во дворе? Полагаю, я тоже это нафантазировал, верно? Это какой-то тайный фрейдистский символ, всплывающий посреди моей сексуальной неадекватности...

Гвинет хлопнула в ладоши.

– Наконец-то! Ты понимаешь свои собственные недостатки! Твоя неспособность достичь сексуальной разрядки с представителем противоположного пола превратила тебя в сдержанный тип личности. Ты держишь всё в себе. Итак, ты фантазируешь, видя меня - объект твоего естественного сексуального влечения - и выпускаешь все это наружу.

Мелвин потер лицо, вытирая слезы из уголков глаз. Он никогда в жизни не чувствовал себя большим неудачником.

Боже мой, - его мысли дрогнули.
– Может быть, она права.

Так ли это? Могло ли его восприятие так полностью оторваться от реальности? Меня никогда в жизни не трахали, - понял он.
– Неужели все эти сексуальные репрессии могут вызвать у меня галлюцинации?

– Не расстраивайся, Мелвин, - прoдложила она, жуя. – Самораскрытие - это хорошо. Теперь ты больше понимаешь себя, и катализатором этого является моя желательность. Все это на самом деле очень позитивно.

Мелвин начал рыдать.

– Мелвин, Мелвин, не плачь. Ты почувствуешь себя лучше, как только подумаешь обо всем этом, с точки зрения терминов, с которыми ты уже согласился, - сказала она ему, улыбнувшись, и придвинула к нему коробочку с едой. – Вот, покушай.

Он поднял на неё покрасневшие глаза.

– Я не хочу эту ёбаную еду. Я знаю, что у меня нет галлюцинаций. Я знаю, что ничего из этого не является фантазией. Потому что Я ЗНАЮ - вне всякого сомнения - что я не писал ничего на своем ноутбуке.