Ей сшили в ателье пальто, и она проходила в нем всю зиму. И вот полгода спустя, на вечере молодых поэтов в студии «Всемирной литературы», в столовую вбежал Михаил Слонимский с криком: «Горький приехал!» Все повскакали с мест, а мама в ужасе заметалась в поисках Шкловского. Она его не нашла и спряталась в каком-то углу, где ее и нашел Виктор Борисович. «Идемте со мной на расправу».

Увидев их, Горький шагнул вперед: «ЭтО вы у меня стащили Отрез? Ох, нехОрОшО, – сказал он мрачно. Все замолчали и уставились на маму, готовую провалиться сквозь землю. – Наденьте пальто и пОкажите, ладнО ли сшито. Если испортили мОе сукно, не прОщу». Мама полетела в раздевалку, надела пальто и, дрожа от стыда и унижения, вернулась в гостиную.

«ПОвернитесь-ка, – сказал Горький, – отОйдите… ПодОйдите. Вроде вОрОтник немнОгО мОрщит, а так неплОхО». Все прыснули, а Горький громко расхохотался: «ПрОщаю… НОсите на здОрОвье».

Одно из приключений маминой юности закончилось эскападой с последствиями, имеющими ко мне прямое отношение.

Как-то она, уже расставшись с Тимошенко, репетировала в Школе Русской Драмы свою роль. Во время занятий в зал вошел художник-оформитель Коля, ставший впоследствии легендарным режиссером Театра комедии Николаем Павловичем Акимовым.

«Слушай, Надя, – сказал Акимов, – там внизу с директором разговаривает какой-то мужчина. Высокий, представительный, но на актера не похож… В очках, в костюме и галстуке, интеллигентный, в общем, как ты любишь». Любопытная мама выбежала на лестницу, перегнулась через перила (студия была на третьем этаже) и увидела в пролете таинственного незнакомца.

– Эй, вы! – крикнула она вниз.

– Я? – удивился незнакомец, подняв голову.

– Да-да, вы! Я кончаю репетицию через полчаса. Если не очень торопитесь, подождите… Проводите меня домой, хорошо?

Мама сказала, что интеллигентный незнакомец удивленно посмотрел на директора и покрутил пальцем у виска. Но подождал. И проводил.

Это был Яков Иванович Давидович, мой будущий папа, с которым мама прожила в любви и относительном согласии сорок два года, до самой папиной кончины.

Я не помню, чтобы финансовые и бытовые проблемы служили когда-нибудь поводом для скандалов моих родителей. Зато одной из причин острых разногласий между ними было их различное отношение к музыке. Папа обладал абсолютным слухом. Он и по нотам играл прекрасно, и, услышав любую мелодию, мог сразу воспроизвести ее с интересной аранжировкой. Мама вершиной музыкальных творений почитала цыганские романсы и аргентинские танго. Помню ее рассказ, как после окончания гимназии ее папа спросил, какой она хочет подарок. «Сбросить рояль с третьего этажа», – ответила барышня, которую десять лет обучали игре на фортепьяно лучшие учителя Петербурга.

…Оставив сцену, мама занялась переводами и прочей литературной работой. Она перевела с немецкого пять книг по истории и теории германского кино, написала несколько пьес, навострилась писать сценарии для Студии научно-популярных фильмов, так называемого «научпопа», на самые невероятные темы – от разведения пчел до научного кормления свиней.

Приехав в Бостон в возрасте семидесяти пяти лет, мама написала более сорока рассказов, опубликовала книгу воспоминаний, а в возрасте 99 лет издала томик стихов. Вот несколько стихотворений из этого сборника.

…

…

…

В декабре 1994 года мы праздновали в Бостоне мамино девяностопятилетние, на которое был приглашен и Иосиф Бродский. Он приехать не смог, но прислал маме в подарок поздравительную оду.