В один прекрасный день Лиза объявила, что полюбила режиссера Б.Н. (который, очевидно, обещал ей роль первого плана в своем новом шедевре) и покидает Жоржа.

«А как же Франсис?»

«Не беспокойся, у него будет новый папа».

Жорж помчался к юристу, который сказал, что отсудить сына, родившегося во Франции, еврею-эмигранту с американским гражданством не удастся. И посоветовал ему тайно увезти мальчика в Америку, пусть Лиза, неверная жена, приезжает за ним в Нью-Йорк. На следующую ночь Жорж с Франсисом улетели в Штаты… Посыпались телеграммы, звонки и угрозы. Вскоре, соскучившись по сыну, Лиза прибыла в Америку. Ей всё понравилось: квартира, французский лицей, куда Жорж определил Франсиса, бабушка, няня и… сам Жорж. Она решила остаться с ними и только ненадолго вернуться в Париж – объясниться с любовником и разделаться с квартирой. Через две недели пришла телеграмма от Лизиных родителей, что дочь смертельно больна. Жорж с мальчиком прилетели в Париж и… успели на похороны.

Лиза умерла в возрасте тридцати шести лет от скоротечного рака горла.

После смерти жены Жорж с Франсисом обосновались в Нью-Йорке, и Франсис, по словам Жоржа, вырос абсолютно двуязычным.

Легко войдя в роль старшей сестры, моя мама допытывалась, почему Жорж не женится снова, и красочно описывала ужас одинокого старения. Жорж заверил нас, что одиночество ему не грозит. У него есть близкий друг, шведка Ула (читатель, запомни это имя!), и они подумывают съехаться. Пока что она живет в Стокгольме, работает гидом-переводчиком и даже собирается привезти в Советский Союз группу туристов. Дядя извлек из кармана фотографии, и мы повосхищались высокой блондинкой с чувственным ртом.

Вскоре в доме появилась вся съемочная группа в окружении «консультантов». Телефон трещал не замолкая. Лепились пельмени, дымился украинский борщ, на полу блестела поросль заграничных бутылок, повсюду валялись пачки американских сигарет и дядины замшевые куртки. Днем Жорж снимал свой фильм, вечера проводил у нас, и в гостиницу «Астория» возвращался далеко за полночь. На пятые сутки Жорж проснулся от тихого бормотанья и, открыв глаза, увидел в своем номере двух «консультантов» из АПН. Было три часа ночи, в номере ярко горел свет.

– Не спится нам что-то, – доверительно объяснил тов. Волков. – Видим, дверь вашего номера не заперта. И решили мы, что вам тоже не спится, Георгий Филиппович.

Очевидно, русская версия дядиного имени придавала интимность международному сотрудничеству.

– Теперь мне определенно не спится, – сказал изумленный дядя.

– Ну и чудненько, – обрадовались консультанты. – Раз никому не спится, давайте выпьем за вашу прекрасную родню.

На столе возникла бутылка «Столичной» и баночка черной икры. Растроганный Жорж хватил полстакана водки и, подражая новым друзьям, понюхал пижамный рукав.

– Подумать только, – мечтательно сказал тов. Зайцев, – вы вновь обрели семью. И какую! Сестра все еще красавица… Небось не верили, что жива. А племянница? Огонь-девка, и к тому же научная сила. А возьмите ее мужа Виктора. Кандидат наук! Это вам не собачий хвост. В какой еще стране такого добьешься? А дочка их, ваша двоюродная внучка в некотором роде, – в английской школе! Не семья, а отпад!

Образность русской речи так поразила Жоржа, что он поперхнулся, и Зайцев с Волковым долго колотили его по спине.

– Я счастлив и очень горжусь ими, – наконец выдавил дядя.

– И мы, и мы! – подхватил греческий хор АПН. – Но… – И тут тов. Волков опечалился: – Не ужасно ли, что судьба вас так разбросала? Соединиться бы вам, вот мой совет.

– What do you mean? In the US? – ввиду щекотливости вопроса Жорж перешел на привычный язык.

– При чем тут US? Почему бы вам не остаться тут с нами? То есть с ними? – Тов. Зайцев обнял дядю, глаза его увлажнились.

– И сынишку в два счета выпишем. Сколько парню, семнадцать?

– That’s right, – подтвердил дядя.

За окном «Астории» стояла весенняя ночь, колоннада Исаакия источала покой и прохладу. Тов. Зайцев уселся на подоконник, закрыв собою бледно-сиреневое небо.

– Это ж надо, остаться вдовцом в сорок шесть лет, – сказал он, проявляя редкую осведомленность. – Ужас, как в наше время люди сгорают от рака.

Настала дядина очередь расстроиться. Он достал фотографии покойной жены.

– Писаная красавица! – наперебой зажурчали Волков с Зайцевым.

– А вот и мой мальчик. – С фотографии улыбалось лукавое лицо с круглыми глазами.

– Похож, как влитый, – заверили Жоржа товарищи. (Они имели в виду – «вылитый».)

– Да, весь в меня… И тоже увлечен кинематографом.

– А ВГИК? У нас же ВГИК! – с ошеломляющей скоростью отреагировал Волков. – Лучший киноинститут в мире. Спросите хоть у Феллини! И с поступлением никаких хлопот. Уж это мы берем на себя. И перед вами, дорогой Георгий Филиппович, в нашей стране все двери открыты настежь.