Безумие разлито по главе. День 14 декабря начинается с того, что "с самого утра легкое и свободное безумие вошло в Вильгельма". "Вильгельму начинает казаться, что и он в бреду". И Вильгельм проходит через всю главу с "сумасшедшими глазами" и уходит с "сумасшедшей хитростью преследуемого зверя".

Весь день он натыкался на таких же безумцев - Каховский, Цебриков. У Цебрикова "блуждающие глаза", "слова у Цебрикова путаются", "говорит Цебриков несвязно", "с Цебриковым неладно".

Нелепо въезжает в проулок между каре московцев и каре Экипажа "диковинная карета". Это прямо из Лондона в восстание въехал в пудреном парике лицейский приятель - Горчаков.

Между молодым человеком в нарядном бархатном камзоле и людьми, стоявшими на площади, такая фантастическая разница, такое отсутствие реальных связей, что "Вильгельм... видит диковинную карету, молодого человека в ней и мгновенно перестает понимать, где он находится". И вся история с молодым человеком, пудреным париком, диковинной каретой, форейтором и лошадьми цугом нужна для того, чтобы сказать: "мгновенно перестает понимать, где он находится".

Как предатель и трус ведет себя Якубович. Узнав о смерти царя, он прибегает к Рылееву.

"Якубович не был похож на себя, брови его были сдвинуты, глаза дики.

– А, - закричал он, - ...что ж, радуйся - царь умер. Это вы его вырвали у меня!..

Якубович вытащил из бокового кармана полуистлевший приказ о нем по гвардии.

– Восемь лет носил я это на груди, восемь лет жаждал мщения. Все бесполезно. Он умер.

Он изорвал бумагу и убежал".

Царь, переведший его из гвардии в армию, умер, и после этого политическая деятельность Якубовича, собственно, заканчивается. Впрочем, вдруг он начинает кричать: "Жребий, мечите жребий, кому убивать тирана". Остатки энтузиазма приводят Якубовича на Петровскую площадь.

Его появление на площади сразу настораживает.

"Якубович не смотрит на Вильгельма, на ходу рассеянно с ним здоровается, потом морщится, прикладывает руку к повязке:

– Черт, голова болит".

Тынянов усиливает настороженность сильным, хорошо рассчитанным приемом: он вводит Якубовича всякий раз следом за Трубецким. А так как в начале главы Тынянов уже сказал недоброе о Трубецком, и сказал так, как говорят о том, что всем хорошо известно, то предполагается, что во мнении читателей Трубецкой скомпрометирован уже давно. И вот теперь, после резкой реплики о скомпрометированном Трубецком: "Дальше так продолжаться не может, где же наконец Трубецкой? Без диктатора действовать нельзя", - введен Якубович:

"К ним подходит Якубович, с тусклым взглядом, держась за повязку (повязка упоминается всегда перед тем, как Якубович произносит что-нибудь патетическое.- А. Б.). Он говорит Рылееву мрачно и коротко:

– Иду на дело.

И скрывается в толпе".

Следующий раз Тынянов опять вводит Якубовича следом за Трубецким. За изменившим или струсившим Трубецким вводится изменивший или струсивший Якубович:

"Полковник Трубецкой... Странно".

Взбунтовалась чернь, кричат "Ура!.. Константин!" В Николая стреляют.

И "в это время подходит к нему очень высокий офицер, с черной повязкой на лбу... Руку он держит за бортом сюртука...

– Что вам угодно?
– Николай смотрит выжидательно на изжелта-смуглое лицо.

– Я был с ними, - глухо говорит офицер, - но, услышав, что они за Константина, бросил их и явился к вам.

Николай протягивает ему руку...

– Государь, предлагаю вести переговоры с Московским полком, - и офицер снова закладывает руку за борт сюртука...

А рука за бортом сюртука дрожит. Николай, замечая это, слегка осаживает лошадь. И Якубович круто поворачивается и исчезает".

Последний ввод Якубовича тоже подчеркнут - он появляется и уходит с площади как раз перед артиллерийским залпом:

"А перед Вильгельмом странная фигура. Якубович вытянулся, высоко подняв обнаженную шпагу. На шпаге болтается привязанный носовой платок. Якубович застыл со своей шпагой перед Вильгельмом. Потом быстро, как бы опомнившись, он опускает шпагу, срывает носовой платок и густо краснеет,

– Это маскарад, - бормочет он.
– Я вызвался быть парламентером.

Вильгельм смотрит на него почти спокойно.

– Держитесь, - говорит хрипло Якубович и сдвигает значительно брови.Вас жестоко боятся.

И он уходит прямыми шагами с площади, держа в руке обнаженную шпагу".

После этого сказано: "...с разверстыми зевами орудий, тускло освещаемых сумерками, стоит батарея".

Соединение в одном куске текста орудий и носового платка на шпаге должно объяснить разгром восстания не провиденциальным сверхисторическим законом, а предательством.

О людях, которые выводят солдат, ведут переговоры и отбивают атаки, почти ничего не рассказано. Может быть, это сделано потому, что восстание было раздавлено, и то, что эти люди выводили солдат, вели переговоры и отбивали атаки, не имело значения.