И именно там нам навстречу выскочил единорог. Один. … Он выскочил на лужайку, сверкая, как кипящее серебро — на последнем луче уходящего спать Солнца повис, казалось, отделившийся от его лба витой рог. Он был прекрасен. Я не видел драконов, но думаю, что и они, и единороги — как и некоторые другие, как Ланон Ши — это то, что человек всегда сопровождает словами: «Я онемел». А я нет. Кипящее серебро его боков, сине-зеленый ремень вздыбленной по хребту шерсти, сапфирово-светящийся рог ошеломили меня и я негромко выдохнул: «На таком пахать впору». Это был просто набор букв, поймите меня. Я не умел тогда просто промолчать. Просто разрыдаться от великолепия картины мне не дано… Как быстро можно сжиться с маской, если она не твоя, но хоть частично верна… «На таком пахать впору», — сказал я. — На единорогах не пашут — тяжело вздохнул Шингхо, давая понять, что мне снова удалось сделать невозможное — удивить его. — А? — Это поговорка. Такая поговорка. «На единорогах не пашут». … И невозможно, невообразимо величественный единорог ушел в чащу, не шевельнув ни один листок на тесно росших деревьях. И всё это правда. На единорогах в романе действительно не пашут. Впрочем, в поедании радуги и дефекации её впоследствии в виде бабочек, единороги в романе тоже не замечены. Они в нём, вообще, больше не встречаются. Ни персонажам, ни читателю. А что же вместо этого? А вместо этого наблюдается «нормальный уровень средневекового зверства», как называли это Стругацкие. Впрочем, их в романе тоже нет. А что же есть? А есть фэнтези, которая, конечно, сказка, но, всё же, сказка для взрослых…
Annotation
И именно там нам навстречу выскочил единорог. Один.
… Он выскочил на лужайку, сверкая, как кипящее серебро — на последнем луче уходящего спать Солнца повис, казалось, отделившийся от его лба витой рог. Он был прекрасен. Я не видел драконов, но думаю, что и они, и единороги — как и некоторые другие, как Ланон Ши — это то, что человек всегда сопровождает словами: «Я онемел».
А я нет. Кипящее серебро его боков, сине-зеленый ремень вздыбленной по хребту шерсти, сапфирово-светящийся рог ошеломили меня и я негромко выдохнул: «На таком пахать впору». Это был просто набор букв, поймите меня. Я не умел тогда просто промолчать. Просто разрыдаться от великолепия картины мне не дано… Как быстро можно сжиться с маской, если она не твоя, но хоть частично верна… «На таком пахать впору», — сказал я.
— На единорогах не пашут — тяжело вздохнул Шингхо, давая понять, что мне снова удалось сделать невозможное — удивить его.
— А?
— Это поговорка. Такая поговорка. «На единорогах не пашут».
… И невозможно, невообразимо величественный единорог ушел в чащу, не шевельнув ни один листок на тесно росших деревьях.
И всё это правда. На единорогах в романе действительно не пашут. Впрочем, в поедании радуги и дефекации её впоследствии в виде бабочек, единороги в романе тоже не замечены. Они в нём, вообще, больше не встречаются. Ни персонажам, ни читателю.
А что же вместо этого? А вместо этого наблюдается «нормальный уровень средневекового зверства», как называли это Стругацкие. Впрочем, их в романе тоже нет. А что же есть? А есть фэнтези, которая, конечно, сказка, но, всё же, сказка для взрослых…
Александр Валентинович Ледащёв
Дорога, открытая войной
1
2
3
4
Пограничные страсти
1
2
3
Герцог погорелого майората
1
2
3
4
5
6
7
Государыня Дорога
1
2
3
4
5
Глоссарий
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
Александр Валентинович Ледащёв
НА ЕДИНОРОГАХ НЕ ПАШУТ
Дорога, открытая войной
1
Луна грустно, но решительно замоталась в рваное полотно черной, грозовой тучи, и стало совсем темно. Молния, еще далекая, черкнула по небокраю и на миг высветила: на гребне крепостной стены, мокро блистающей чешуею гранитных глыб замка, стояли двое — невысокий, худощавый человек в длинном, до земли, балахоне и огромная сова, головой вровень с плечом одетого в балахон. Вдали, в черноте, дышащей влажным ртом, вспыхнул огонек — по правую руку человека. Чуть погодя — такой же огонек, маленький, но яркий, полыхнул по левую руку.
— Тебя обложили, как лиса в норе, — равнодушно сказала сова.
— Да, похоже. Они идут с двух сторон. Или хотят, чтобы мы так думали. А основной удар запросто может прийтись откуда угодно, — глухим, неокрашенным голосом сказал человек. Он говорил быстро, откусывая слова и сплевывая их на ветер.
Словно соглашаясь с говорившим, кто-то вдали чиркнул кресалом, и третья рдяная точка повисла во тьме, казалось, сама по себе — прямо перед странной парой, стоявшей на краю стены. Еще, еще и еще — со всех сторон вспыхивали и не гасли огоньки.
— Гм… — негромко сказал человек. — Как-то странно вдруг осознать, что у меня довольно-таки большой майорат. Причем осознать это, глядя, сколько деревень запалили вокруг моего замка. Моих деревень.
— Что ты будешь делать? — сердито спросила сова, явно досадуя на человека за неуместные рассуждения.
— Что я могу сделать, Шингхо? — спросил в свою очередь человек.
Помолчали. Тьма, придавленная сверху чудовищной по размерам тучей, изнемогала от удушья, а ливень медлил. Медлила гроза. Медлил с настоящим ответом человек в балахоне.
… Он провел пальцами по складке балахона и посмотрел на Шингхо.
— Что ты будешь делать, герцог? — на этот раз вопрос не предусматривал никаких экивоков. В голосе Шингхо не слышалось уже давно ставшей привычной издевки. В вопросе же дрожал, как марево горящих деревень, ответ.
Герцог. Сочное, властное слово. Гер-цог. Стук кованых копыт по брусчатке замкового двора.
— Что я могу сделать? — повторил ты. — Что мог бы сделать простой пришелец из-за Кромки, каким я был не так давно? Уйти? Сдаться? Спасти людей, зависящих от него? Да, он — он — мог это сделать. Но что могу сделать я, повелитель майората Вейа, герцог Дорога? Мы будем драться, — ненужно подытожил ты, тем самым обрекая на смерть сотни людей.