Лежа в люльке, я старался набраться хладнокровия. Но мрачные мысли будто нарочно лезли мне в голову. Почему-то я вспомнил, что надо написать Эдит, если... если сегодня все сойдет благополучно. Ах, если я останусь жив!.. Зачем я связался с этим Клипсом? Мною вдруг овладело желание выскочить из люльки и убежать с арены. Но было уже поздно.

А Клипс в это время ходил вокруг люльки, смешно дергая ногами, будто они у него были без суставов, подыгрывал оркестру на банджо и гнусаво мурлыкал:

Усни, мой котик, если хочешь,

И маме нежно улыбнись.

А завтра, лишь настанет утро,

Ты обязательно проснись...

На минорном, задумчивом аккорде музыка смолкла.

Скрипачи и альтисты опустили смычки и сняли сурдины со струн. Трубачи получили возможность перевести дыхание. А литавристы и барабанщики начали выбивать такую дьявольскую дробь, что "Колоссэум" замер. Клипс прищурился, глядя на меня, высоко поднял левую нарисованную бровь, что означало: "Осторожность и внимание".

И если представить себе, что люлька, в которой я лежал, на самом деле была ложкой мощной катапульты, то читатель легко поймет все остальное.

Я глубоко вздохнул и поймал взгляд Клипса, как бы говоря: "Приготовился".

Клипс отбросил банджо и эффектно дал сигнал машинистам за кулисами, оглушительно выстрелив вверх из пистолета. Оркестр грянул с такой силой, что казалось, рушились стены. Пружина катапульты распрямилась, и я стремглав взлетел под самый купол цирка. Слабонервные леди, вероятно, пронзительно взвизгнули, но я ничего не слыхал.

По крутой траектории я уже падал вниз.

Сила пружины катапульты, рассчитанная на вес моего тела в костюме, с матемагическою точностью заставляла меня попадать в определенный участок арены. А на этом месте стоял небольшой бак, сделанный из прозрачной пластмассы и наполненный солевым раствором определенной концентрации. Летя вниз головой, я непременно должен был попасть в этот бак. Коснувшись поверхности раствора, я должен был сделать мгновенный поворот так, чтобы оказаться сидящим в баке. Фокус заключался в том, что всю живую силу падения поглощал мой активный поворот в жидкой среде. На репетициях все это получалось у меня превосходно.

И теперь я проделал на глазах зрителей этот головоломный номер. Соленая вода неприятно щипала губы. Клипс подал мне руку, и я выпрыгнул на песок.

Громадные прожекторы освещали меня всеми цветами радуги. Восторженный рев зрителей заглушал триумфальную музыку,

– Раскланивайся же, чертенок!
– прошипел Клипс, больно сжимая мою руку.

Но я хотел бы провалиться сквозь землю.

В уборной на меня набросили мохнатую простыню, и массажист занялся растиранием моего уставшего от нервного напряжения тела.

– Все в восхищении!
– вбежал в уборную сам директор.-Какую сногсшибательную прессу мы будем иметь завтра! 0'кэй! А в зале что творится! Тридцать шесть истерик! Семьсот человек охрипли, вызывая вас! Предлагаю контракт! Тысяча за прыжок! Турне вокруг света...

– Дайте мальчику прийти в себя, - взмолился Клипс с восхищением глядя на меня.

"Эти люди доконают меня, - подумалось мне в этот момент, и леденящая внутренняя дрожь пробежала по всему телу.
– Рано или поздно я сломаю себе шею. Правда, каждый раз проверяют пружину и подбрасывают сначала мешок с балластом, но... но если... тогда я не увижу Эдит, не вернусь в Эшуорф..."

Безотчетный страх, охвативший меня недавно на арене, всецело овладел моей душой. Отделаться от этой своры дельцов было не так-то просто, но, к счастью, я вспомнил джентльмена с трубкой и его манеру разговаривать,

– Немного терпения,-сказал я.-Вы будете наживать на мне сто на сто. Платите за сегодняшний прыжок. Нет, не чеком, а наличными.

Директор выбросил на столик деньги.

Я даже не посмотрел на них.

– А теперь дайте мне успокоиться, - попросил я усталым голосом.

В двери ломились репортеры, фотографы. Клипс и директор замахали руками:

– Чемпион не может принять вас, джентльмены.

Комната опустела. Я быстро оделся, предварительно повернув ключ в двери, сунул деньги в карман и выглянул в окно. Водосточная труба спускалась вниз рядом. До нее можно было достать рукой.

Гримировальным карандашом на обороте афиши я крупно написал:

"Милый Клипс! Я не хочу больше рисковать жизнью".

Этот плакат я прикрепил к зеркалу на столике и осторожно раскрыл окно. Двор внизу, на мое счастье, был пуст.