Посмотрим теперь, что это был за дом.

«Монитёр» говорит, что он «совсем не роскошен и даже прост».

Определение покажется справедливым, если сравнить эту роскошь с той, какую ожидал найти Бонапарт. Но и такой, каков есть, дом может соответствовать самым честолюбивым устремлениям.

К дому примыкает сад, занимающий десятину. В нижний этаж входят через подъезд. Внизу четыре комнаты: будуар Жозефины, кабинет Бонапарта, гостиная и столовая.

Будуар достоин своей хозяйки. Пол мозаичный, сама комната полукруглая. Одно из трех зеркал, украшающих будуар, – 12 футов в вышину и 36 футов в ширину. Стены увешаны гравюрами. Всего их 16. На комоде красного дерева со столешницей из темно-синего мрамора – множество флаконов.

Кабинет Бонапарта скромен. В нем разыграется в ночь с 17 на 18 брюмера пролог государственного переворота. Оттуда, затянутый в синий мундир со следами египетских песков, Наполеон выйдет, чтобы начать действовать…

В гостиной внимание привлекает чудный камин, украшенный превосходной золоченой бронзой. Столы и стулья расписаны белой краской с золотом. На стенах – барельефы, изображающие картины великих деяний римских героев.

В столовой бросаются в глаза 8 гравюр, а под ними – стулья красного дерева. Стол круглый.

Наверх ведет ничем не примечательная лестница. Там три комнаты. Одна из них гостиная, обычная по убранству.

Комната Бонапарта, на дверях которой в стиле того времени изображены этрусские вазы, лиры и орлы. Орлы!.. Открыв дверь, вы как будто оказываетесь в походной палатке. Вместо стульев – барабаны, покрытые кусками замши.

Рядом полукруглая, как и будуар, комната Жозефины. Пол паркетный, везде зеркала, маскирующие двери и развешенные, чтобы… Лучше не думать, для чего… Зеркала не краснеют.

И всё. Во дворе – конюшня и каретный сарай. В конюшне две вороные лошади, в каретном сарае – плохонькая карета. Та самая, дарованная Комитетом общественного спасения? Возможно.

Вот гнездышко для медового месяца. Формально этот месяц будет продолжаться всего два дня.

Брак был заключен 19 вантоза IV года (9 марта 1796 года), в 10 часов вечера, в мэрии II округа. Был свежий, сухой мартовский вечер.

В большом зале мэрии в ожидании томятся Жозефина и свидетели: Тальен и Баррас. Баррас!

Генерал всё не едет. Свидетель с его стороны, юрист Кальмеле, – в нетерпении и некотором недоумении.

А время идет.

Офицер гражданского ведомства Леклерк дремлет в кресле за столом.

В тишине раздаются удары часового маятника.

Жозефина кутается в муслиновую шаль.

О чем она думает? О первом своем замужестве? О шестнадцати годах, прошедших с тех пор? Об июле 1794 года?

А о чем думает Баррас?..

Но вот с лестницы доносятся звуки шагов.

Это Бонапарт. Он входит в сопровождении Жана-Леонора-Франсуа Лемаруа, своего адъютанта (того Лемаруа, которого Наполеон сделает адъютантом его величества и старшим офицером Почетного легиона).

Наконец-то! Можно покончить с этим делом. Заспанный Леклерк выпрямляется и приступает к исполнению своей роли. Раздаются предусмотренные правилами слова.

Кажется, даты рождения обоих супругов изменены? Жозефина помолодела на четыре года, а Бонапарт состарился на год. Это свадебный подарок генерала. Креолка оценила это, а другие предпочли не заметить.

Подошла очередь свидетелей. Они должны заверить только что составленный акт. Первым к столу приблизился Баррас. Потом – Лемаруа. Правда, Лемаруа еще несовершеннолетний и его подпись недействительна. Но это неважно. Важно то, что его выбрал Бонапарт.

А знаете почему? Потому что он был на дежурстве в тот день, когда Евгений Богарне явился к Бонапарту. Это Лемаруа ввел его в кабинет генерала и таким образом стал как бы проводником будущего. Не удивляйтесь, легенда о «шпаге отца» очень живуча.

После бравого Лемаруа ставят подписи Тальен, Кальмеле и Леклерк. Здесь же – росчерк генерала. Ниже растянулась, словно расплющенная, подпись креолки.

Рукопожатия, пожелания доброго вечера и разъезд.

Так венчались в IV году.

Мадам Бонапарт везет мужа на улицу Шантерен.

Карета мерно покачивается. О, как благоухают ее темные кудри! Как вздрагивают они в такт движению… И как вздрагивает в объятиях генерала всё это тело, покорное, отдающееся, гибкое… (И равнодушное!) Она, Жозефина, «mio dolce amor», теперь жена, жена!

У подъезда карета останавливается. Бонапарт несет свою прирученную добычу в зеркальную комнату. Волшебное раздевание…

Не это ли воспоминание посетит генерала несколько месяцев спустя под Вероной, накануне битвы, когда он, такой же усталый, как и солдаты, растянувшиеся на мерзлой земле, будет писать: