Шрифт:
Письмо № 162 3 (от 18 мая 1904 года) из Ельца, от полковника П. А. Стаховича, уведомляло о получении документов графа Кирилла Канкрина, Владимира Уварова и Алексея Хрипунова. Именно в этот день они и были зачислены рядовыми в полк. В лицей уведомление поступило 24 мая. И, думается, в конце мая молодые люди направились прямиком в Елец, как, собственно, и предписывало распоряжение Главного штаба. Обучение драгунскому делу было коротким. Видимо, перед отправкой на фронт добровольцев 52-го драгунского Нежинского полка сфотографировали для газеты «Московский листок». Фото опубликовали через месяц, 1 1 июля, в иллюстрированном прибавлении № 54. На снимке тринадцать человек, трое выпускников Александровского лицея – граф К. Канкрин, А. Хрипунов и В. Уваров – расположились справа. В послужных списках записано, что в поход против японцев они выступили 11 июня 1904 года, то есть отправились на поезде вместе со своим полком. Так что, очевидно, и на фронт они попали вместе со всеми, в конце июля. Выходит, к моменту появления в полку подполковника барона К. Г. Э. Маннергейма у его ординарца, графа Кирилла Канкрина, был уже немалый боевой опыт.
Еще несколько слов о старых архивных документах, хранящих свидетельства родительской отваги и родительского горя. При поступлении на военную службу молодых людей, достигших 2 1 года, учитывать мнение их родителей не требовалось. Большинство добровольцев из Александровского лицея уже перешагнули этот возрастной порог. Тем не менее, лицейское начальство, поскольку шла война, решило перестраховаться и затребовало письменное согласие от родителей. Вдовы, матери Владимира Уварова и Алексея Хрипунова, не дрогнув, дали согласие на отправку сыновей в действующую армию. А граф Иван Викторович Канкрин, камергер Двора Его Величества, 23-го февраля написал директору лицея:
«…Считаю своим долгом уведомить Ваше Превосходительство о том, что я не только не воспротивился этому патриотическому побуждению моего сына, но и благословил его на служение Государю и Отечеству».
До совершеннолетия сына оставалось две недели. Документ этот очень важен хотя бы потому, что он подчеркивает произошедшую метаморфозу: заявление от 14 января о «желании отбыть воинскую повинность на правах вольноопределяющегося» граф Кирилл Канкрин подал по формальным причинам, теперь же, месяц спустя, ясно определилось его желание послужить Отечеству в тяжелую годину испытаний. И высокопоставленный отец даже и не помыслил, чтобы отправить сына в какое-нибудь тихое, безопасное место. Такие драматические моменты в судьбах позволяют лучше понять людей ушедшей эпохи.
В младшие унтер-офицеры молодых вольноопределяющихся из Императорского Александровского лицея, в том числе и графа Кирилла Канкрина, произвели 2 6 августа 1904 года, вскоре после отступления из-под Ляояна.
6. Набег на Инкоу. Начало операции
Об этом походе в глубокий тыл японских войск, почти на 12 5 верст, имеется большая литература. Барон Маннергейм принимал участие в рейде, но в своих «Мемуарах» не вдается в пространные описания. Он весьма сдержан и краток, и из его воспоминаний просто невозможно составить представление о его месте в проведенной операции:
«В период с 25 декабря по 8 января я в качестве командира двух отдельных эскадронов принимал участие в кавалерийской операции, которую проводил генерал Мищенко силами 77 эскадронов. Целью операции было прорваться на побережье, захватить японский порт Инкоу с кораблями и, взорвав мост, оборвать железнодорожную связь между Порт-Артуром и Мукденом. Мы, участники этого сражения, еще не знали, что Порт-Артур уже находится в руках японцев, а армия генерала Ноги устремилась на север в сторону расположения войск генерала Куропаткина».
Имеет смысл подробно разобрать ход рейда и по возможности точнее определить роль, которую при этом сыграл подполковник барон К. Г. Э. Маннергейм.
Многие источники указывают, что для японцев не было никакой тайны в том, что на их тылы готовится набег. В работе капитана Генерального штаба Михаила Свечина «Набег конного отряда Генерал-Адъютанта Мищенко на Инкоу» с некоторой долей иронии отмечено:
«Октябрь и ноябрь прошли в разговоре о набеге, вопрос о котором обсуждался повсюду: в кабинете главнокомандующего, в штабах и частях войск, на станции и улицах Мукдена».
Военный корреспондент «Русского Инвалида», офицер Войска Донского П. Н. Краснов, делясь своими соображениями в статье «Мысли о действиях нашей конницы в Русско-японскую войну» («Вестник Русской Конницы», № 2 за 1906 г.), более язвителен:
«…И вот о рейде, записка о котором была составлена совершенно секретно, начинают говорить адъютанты… офицеры, корреспонденты, бойки в ресторанах и торговцы. Все знают направление рейда, состав отряда, говорят свои соображения за и против, знают, что рейд в принципе решен, но отложен. Несомненно, знают об этом и японцы…»
А вот те, кто должен был принять непосредственное участие в набеге, узнали о нем в последний миг, причем у них, конечно же, не оказалось карт местности, по которой предстояло идти. А. Н. Панчулидзев вспоминал:
«24-го числа, в сочельник, я поехал в Коулоуцзы к ротмистру Дросси, чтобы узнать, на какой день назначена ёлка, которую мы в полку предполагали зажечь в Эльтхайзе по случаю Рождества.
“А вы знаете, Алексей Николаевич”, сказал мне командир эскадрона, встречая меня, “мы завтра уходим с Мищенко в набег”. Я сознался, что это для меня совершенно ново. Конечно, разговоры о набеге ходили в армии уже около месяца: было известно даже, что предполагают предпринять его в последних числах декабря, но о том, что наша бригада войдет в состав отряда ген. Мищенко, мы узнали лишь накануне выступления, которое назначено было на 25 декабря.
Не менее меня был удивлен узнать о набеге наш бригадный командир, генерал Степанов…»