Шрифт:
– Пьянствуете? Ну-ну, – стараюсь быть спокойной, прохожу, набираю в чайник воды.
И руки голые до плеч,И руки голые до плеч,Любимая, вслед поезду протянешь…Ага, Лёша тоже здесь. Вместе с гитарой. И тоже пьян.
Но поздно, но поздно,Но это будет слишком-слишком поздно,И лишь останется одинНевероятно едкий дымИ тусклые мерцающие звёзды …Ставлю чайник на плиту. Он закипит минут через пять-десять… Стоять и ждать здесь? Нет, я не выдержу. Лучше выйду.
– Малыш, ты куда? Иди к нам.
Я закрываю дверь и пытаюсь перевести дыхание. Что за дурацкое обращение: Малыш? В задницу! «Иди к нам…» Ну уж нет! Я туда больше не пойду.
– Ира…
А Иры-то и нет. Но туда я точно не пойду!
В комнате все мрачные. Иришка уже успела всё рассказать.
– Чайник я поставила, но забирать будет кто-нибудь другой. Я туда не пойду.
Все мрачно молчат.
– Я тоже не пойду! – Ира. Это что, из солидарности? Ах, там же был Кирилл! Я не заметила, он что, тоже с девкой? Тогда понятно.
– И я не пойду! – Шурочка испугалась. Боится разочароваться в своём Виталике. А остальные? Мрачно молчат, но тоже, похоже, боятся увидеть лишнее. Долго тянется молчание. А, гори оно всё там синим пламенем!
– Когда приедут пожарные, мы поймём, что чайник вскипел.
Слишком уж вымученные улыбки в ответ. И снова молчание.
– Девчонки, а как тортика с чаем хочется…
– И мне тоже, – у Ленки вид просто несчастный. Но вдруг в больших карих глазах мелькает смешинка, и она быстро добавляет: – Но туда я не пойду!
Всем стало смешно смотреть на эту испуганную, забавную рожицу, и все дружно рассмеялись.
– А что я смешного сказала?
И сама уже смеётся сквозь слёзы. Да это же истерика! Ещё немного, и всё перейдет в слёзы.
И тут открываются двери. Разозлённый Виталик чуть не швыряет нам на стол чайник:
– Забирайте своё добро! – И уходит, хлопнув дверью.
Чего он такой психованный? Перетрудился, неся чайник? Или недоволен тем, что его оторвали от кампании? Может, не в струю пошло наше веселье? Скорее, всё вместе.
– Какие мы сердитые! Шурка, чего это он такой?
– А я знаю?
Всё, тишины больше нет, вместо неё по комнате летают тихие реплики, издёвки, приглушённые смешки.
– Девчонки, а как тортика хочется…
И опять дружный смех, но теперь просто смешно, что в любой ситуации сладкоежкам трудно потерять аппетит. Ничто не помешало нам с удовольствием навернуть и торт, и пряники, и пирожки, и конфеты.
Перед тем, как уснуть, мы долго лежали и шептались в темноте. Стук в окно. Ольга, которая была ближе всех к окну, распахнула раму.
– Оль, позови Шурку! – Это Виталик объявился. Шурочка быстро соскочила и стала одеваться. Ленка чуть ли не с презрением процедила сквозь зубы:
– И ты пойдёшь?
– Да, а что?
– Ничего, это твои проблемы.
Шурка выскочила, застёгиваясь на ходу.
– Глупая… поманил пальчиком, она и помчалась.
– Может, она его любит.
– Ну и что? Становиться тряпкой из-за этого? Разрешать вытирать об себя ноги?
– Ты её плохо знаешь. Она ещё загнёт его в бараний рог.
– Поживём – увидим.
Постепенно разговоры стихли. Почти все спят. В комнате тишина. Тишина и темнота. Темнота выползает из-под кроватей, растекается по проходам, заглядывает мне в глаза, в душу. И вот уже в душе темно… темно и пусто. Темно, пусто и одиноко. И вряд ли что поможет от этой пустоты, темноты и одиночества.
Федот… Прости меня… Мне так плохо без тебя… Только не надо слёз. Но так плохо. Так одиноко. Я знаю, тебе сейчас тоже плохо, ты тоже одинок. Как бы я хотела прижаться к тебе, заглянуть в твои глаза… Я потеряла тебя. Через два года ты будешь совсем другим. Да и сейчас ты не тот, которого я нарисовала себе и полюбила. Мне трудно прощаться не с тобой, а со своей любовью. Да, я люблю тебя. Со всеми твоими выбрыками, которые злили меня, я люблю тебя, твои глаза, твои губы, твои руки. Я решила выбросить эту любовь из своего сердца, из души. И поэтому в душе темно и пусто, и одиноко, а сердце болит… болит и кровоточит…
На следующий день при попытках Павлова заговорить со мной я отворачивалась и уходила от него, как будто мы не знакомы. Когда он, не выдержав этого, припёр меня к стене столовой во время обеда и потребовал объяснения, я с мстительным удовольствием просветила его:
– Развод и девичья фамилия.
Он посчитал ниже своего достоинства извиняться и объяснять что-то и, взбешённый, ушёл. На него невозможно смотреть без смеха, когда он зол: он краснеет от гнева, большие серые глаза становятся ещё больше. Точь-в-точь варёный рак, который раздражённо размахивает клешнями. Я не выдержала и рассмеялась ему вслед. Злой взгляд через плечо подтвердил мне, что я добилась своего: я достала его окончательно. Я отомстила за вчерашнее. Но я вчера сдержалась и не устраивала сцен.