Тот, прежний современный мир — ну, для кого как. Для меня — очень далёк. Не в том смысле, что забываю, помню-то многое и неплохо, но вот ощущения "кажется, будто вчера только это было" у меня нет. По ощущениям он для меня — ну, вроде как прошлая геологическая эпоха. Типа, что динозавров уже не было, ручаюсь и мамой клянусь, а вот за мамонтов с пещерными львами с такой уверенностью уже не поручусь. За остальных не скажу, особенно за Володю с Серёгой, у которых и супружницы оттуда, а для моей семьи тутошний античный мир — родной, и если бы вдруг случилось такое чудо, что открылся бы вдруг проход туда, обратно — на хрен, на хрен. Для меня "дома" — это здесь, и бросить всё ради этого "обратно" — поздно, давно проехали. И не важно, что не столь уж и много этого "всего". О космонавтике мы тут и не помышляем, об авиации — мечтаем вообще-то, но именно "вообще", а не всерьёз и конкретно. Автомат Калашникова из кричного железа напильником на коленке не пилим и даже танковую командирскую башенку изобретать не спешим. Нету у нас тут танков, а на боевом слоне её громоздить — покажите, где именно. Как там у Жванецкого? Правильно, на лошади с вёслами — как дурак. А дураками мы тут стараемся не быть — ну, в меру возможностей и понимания. Пока, вроде бы, получается…

— Все склады проверены, досточтимый! — доложил посыльный, — Четверть из них нуждается в ремонте кровли, и это может занять пару недель, но исправных на это время более, чем достаточно.

— А решётчатых поддонов для амфор?

— На разгрузку уже пришедших кораблей хватает, и новые уже делаются, так что за этим задержки не будет.

— И всё равно готовьте их с полуторным запасом, — распорядился я, — Складов может и не хватить, и тогда придётся ставить палаточные.

— Да куда уж больше-то, досточтимый? До следующего урожая точно хватит!

— До следующего — да, хватит. А вот будет ли он лучшим, чем этот?

— Должен быть, досточтимый. Может быть, мы и прогневили чем-то богов, это жрецам лучше знать, но ведь не НАСТОЛЬКО же!

— Твоему отцу разве не случалось наказывать тебя строже, чем ты заслуживал, когда он бывал в скверном настроении?

— Всякое бывало, досточтимый.

— Ну так а с чего ты взял, что и боги не могут оказаться не в духе? Нам можно, а им нельзя? И где ты видел, чтобы боги были милостивы к беспечным раззявам, которые по своей бестолковости не позаботились о себе сами?

Запастись африканским зерном и финиками мы стремимся по максимуму, года на два, не надеясь на следующий год. Во-первых, это сейчас мы подсуетились первыми и опередили римских торгашей, но следующим летом они фишку просекут и озаботятся заранее, да и сенат наверняка постановит запасаться жратвой, так что далеко не факт, что через год мы закупим столько же. А во-вторых — оно и к лучшему, учитывая предстоящую эпидемию. Меньший объём внешней торговли — меньше и риска проворонить заразу. А урожай — он даже на наших латифундиях оказался гораздо хуже обычного, а у крестьян — тем более. Сами-то прокормятся, но продать им нечего, и даже зерновой налог в Большом Совете решено для них скостить, а оставшийся заменить по возможности дарами леса или частью приплода скота. И, как уточнила Юлька по своей книжке, таким же ожидается и следующее лето, так что без африканской жратвы — никак. Но и под африканскую жратву, да ещё и на два года, нужны не протекающие в непогоду складские помещения, а в них — поддоны для остродонных амфор, потому как в античном мире и зерно, и сухофрукты в амфорах перевозятся и хранятся, а не в мешках.

И хотя по сравнению с мешками это дополнительные вес и объём — не могу не признать и рациональности такого подхода. В прежней жизни, когда служил срочную, так доводилось и мешки с крупами на складе ПФС грузить-разгружать. Добрая половина их при этом оказывалась прогрызенной вездесущими мышами, а в некоторых они и гнёзда свои устраивали и выводки свои в них выводили — ага, чтобы далёкими прогулками себя любимых не утруждать и риск попасться складской кошке к минимуму свести. Античный же мир — благодаря керамическим амфорам — этой проблемы не знает. На полях — да, что успеют сожрать, то сожрут, а на складе всё, что уже засыпано в амфоры, может разве что только сгнить или заплесневеть от сырости. Ну так на то и кровля нужна исправная, а пол — не подтапливаемый. В общем, у нас осеннее обострение нашей паранойи, и навеянная ей операция "Хомяк" — в самом разгаре…

— Папа, объясни пожалуйста и нашим, за что ты меня вчера наказал, — попросил Волний, за которым толпилась и добрая половина его класса.

— А что непонятного? — спрашиваю детвору.

— Ну, он говорит нам, досточтимый, будто бы ты высек его не за само это слово на доске, а за что-то другое, — сказала чёрненькая из юлькиных, а остальные шмакодявки захихикали, явно не веря в версию моего наследника.

— Мы с Мато тоже объясняли им, господин, что не за это, а за то, что на латыни, — доложил Кайсар, — А они не верят и думают, что это мы привираем.

— А вы объяснили им, почему нельзя это писать именно на латыни?

— Ну, мы с Кайсаром и сами поняли не всё, — признался Мато, — Поняли, что это как-то связано с написанием латинских букв…

— Со сходством, — поправил его Кайсар.

— Ну да, со сходством латинских букв с нашими.

— А ты, Волний, как объяснял им сам?

— Ну, как ты сам мне сказал — что буквы похожи, но неправильные.

— Всё с вами, оболтусами, ясно, — млять, сплошной "испорченный телефон", — В общем так, ребята и девчата — развесьте ухи, слухайте сюды и не говорите потом, что не слыхали. Ремня я ему дал и в самом деле не за само это слово, а именно за то, что он его перед уроком латыни на доске написал. Заборов вам мало, что ли? — девки захихикали, — На других уроках тоже, конечно, сквернословие никчему. Я и сам, конечно, сквернослов ещё тот, так что у нас это, видимо, наследственное, — девки снова захихикали, — Но в этом с меня пример брать не надо. Я был простым грубым солдафоном, и некому, да и некогда было учить меня хорошим манерам, а вас здесь учат и этому. Так что абсолютно незачем писать подобные слова на любых уроках, а на латыни и именно это слово — в особенности. За нормальное латинское ругательство я бы тоже, конечно, не похвалил, но ограничился бы подзатыльником, и до ремня дело не дошло бы. А ремень вот за что — смотрите сюда, — я достал из ножен кинжал и написал его остриём на земле под ногами букву "X", — вот эта буква в латинском алфавите есть, и она в нём — последняя. Буквы "Y" и "Z" заимствованы у греков, — я изобразил на земле и их, — Хорошо образованными людьми они на письме уже применяются, но только в частной переписке, а не в официальных документах. Будем надеяться, что когда-нибудь римляне включат их в официальный латинский алфавит, но пока-что их в нём нет. А почтенный Квинт Терций учит вас именно официальной латыни, а не вольнодумству порицаемых римскими традициями грекофилов. Правы в этом сами римские консерваторы или нет — вопрос отдельный, но это их римский вопрос, и судить о нём не нам с вами. Мы же с вами изучаем официальную латынь — такую, какова она есть сейчас, а не такую, какой она то ли станет когда-нибудь, то ли нет. И вот как прикажете объяснять почтенному Квинту Терцию вот эти буквы? — я изобразил русские "У" и "Й", — Особенно вторую из них, — школота сперва рассмеялась, а затем озадачилась, — Это же не просто на бок "Z" запрокинуть надо, а ещё и перевернуть, а с вот этой чёрточкой и вовсе промазать мимо неё. Вечно пьяного грека Ликаона знаете? — этого запойного алкаша знал весь город, и детвора снова рассмеялась, — Но боюсь, что ТАК даже он не изобразит.

— Ликаон, говорят, вообще неграмотный, — заметил Миликон-мелкий.

— Тем более. Ну и вот, представьте себе теперь, какую чушь мне пришлось ему наплести. Ему — это почтенному Квинту Терцию, не Ликаону, — школота опять прыснула в кулачки, — Я сказал ему, что учу Волния и этим новомодным греческим заимствованиям, чтобы он понимал толк и в них, а поскольку справедливое место им, естественно, позади всех настоящих и правильных латинских букв, то и запрокинутая вверх тормашками "Z" придаёт надписи особый смысл — конец, — пацанва грохнула от хохота, — Только не тот, о котором сейчас подумали самые испорченные из вас, — тут захихикали шмакодявки, — А тот, который конец какого-нибудь большого и трудного дела, которое наконец-то сделано, и теперь можно отдохнуть. Все поняли и запомнили? Вот так и будете теперь объяснять другим, если вас спросят. А всё — по твоей милости, орясина, — я ткнул пальцем в своего наследника, — Какое такое большое и трудное дело ты завершил перед ТЕМ уроком, я не знаю и знать не хочу. Это ты теперь изволь придумать сам. И объяснять тем, кто спросит — тоже будешь сам. Думать же надо всё-таки головой, а не…, - пацанва прыснула в кулаки.