Все эти разговоры о нейронах, соединениях и математических законах несколько огорчают. Неужели наши надежды, любовь и само существование в действительности просто следствие прохождения электрического тока по массе серых тканей? «Да», – отвечает нейрофилософ Патриция Чёрчленд из Калифорнийского университета в Сан-Диего, но такая реальность должна вдохновлять нас, а не пугать.

– Вы считаете открытия в нейронауке равноценными таким открытиям, как вращение Земли вокруг Солнца, или что сердце – это насос. Что общего в этих идеях?

– Они подрывают устоявшуюся структуру предположений об устройстве мира. Для христиан было очень важно, что Земля – центр Вселенной. Точно так же многие верили, что именно сердце каким-то образом делает нас людьми, но оказалось, что оно – насос из мяса.

Я думаю, то же самое касается понимания, что наше бодрствование, сон, злость, страх – это просто функции физического мозга. Принять нашу нейронную суть очень непросто. Это назвали «нейроэкзистенциализмом», и это довольно точное определение. Мы не привыкли думать о себе подобным образом.

– Почему нам так сложно увидеть, чем мы являемся на самом деле?

– Отчасти это связано с эволюцией нервных систем. Нужно ли мозгу знать о себе? Мы можем прекрасно обойтись без этой информации, как обходимся без знаний о том, как печень отфильтровывает токсины. Но прекрасно, конечно, что наука позволяет нам знать.

– Огорчают ли Вас какие-либо результаты исследований нейронауки?

– Я бы сказала, что нет. К этому надо привыкнуть, но меня они не шокируют. Конечно же, я понимаю двойственное отношение людей. С одной стороны, их завораживает, что болезнь Альцгеймера у их матери объяснима, но, с другой стороны, они думают: «Как же так, моя любовь к моему ребенку – это всего лишь химия нейронов?» Да, так и есть. Но меня это не беспокоит.

– Похоже, Вы считаете естественным, что наука о мозге вызывает протест. Что привело Вас к этому заключению?

– Многие годы я преподавала философию нейронауки, и мои студенты часто спрашивали, не шокирует ли меня то, что мы – всего лишь мозг. Не беспокоит ли это меня? Мы обсуждали, почему это беспокоит их. Я знаю, некоторые люди испытывают опасения и противоречивые чувства.

– Вы согласны, что многим высшим функциям, в том числе сознанию, сну и сновидениям, пока нет удовлетворительных объяснений. Мы правда готовы утверждать, что мы – это наш мозг?

– Верно, у нас пока нет адекватных объяснений для явлений, и важно не переоценивать ситуацию. Но все новые данные, которые мы получаем, указывают именно на это.

– Вы говорите, что нейронаука оспаривает веру в такие вещи, как существование души и жизнь после смерти. Но такая вера все еще широко распространена?

– Думаю, в разных культурах по-разному. Возможно, в Британии меньше необходимость оспаривать такие идеи, но здесь, в Америке, это важно. У многих людей, не обязательно с сильными религиозными взглядами, есть чувство, что после смерти есть что-то еще.

– Даже тех людей, которые в целом приняли нейронауку, беспокоят некоторые идеи – например, свобода воли. Она у нас есть?

– Лучше задать вопрос, есть ли у нас самоконтроль – и эволюционное объяснение ему несложно разглядеть. Нам необходима способность держать цель, несмотря на отвлекающие моменты. Нам необходимо подавлять некоторые импульсы. Мы действительно кое-что знаем о нейробиологии самоконтроля, и нет сомнений, что мозг демонстрирует самоконтроль.

С моей точки зрения, лучше и быть не может. Когда нам необходимо принять решение о чем-то – например, купить новую машину – механизмы самоконтроля работают понятными для нас способами: мы решаем не тратить больше, чем можем себе позволить, выбираем более или менее практичную машину. Именно это и есть свобода воли. Но свобода воли – это вовсе не формирование решения без каких бы то ни было предпосылок.

– Может ли нейронаука предложить практически применимое мировоззрение?

– Нейронаука не дает сценария, как прожить жизнь. Но я думаю, что некоторое понимание природы мозга способствует здравомыслию.

– Кто-то может сказать, что теория «мы – это всего лишь мозг» делает жизнь унылой, безжалостной и, в конечном итоге, бесплодной. Что Вы ответите на это?

– Она совсем не унылая. Я не понимаю, как существование бога или души придает смысла моей жизни. Как именно это работает? Никто так и не дал адекватного ответа. Моя жизнь имеет смысл, потому что у меня есть семья, значимая работа, потому что я люблю играть, у меня есть собаки. Это наполняет мою жизнь смыслом, и я думаю, для большинства людей это тоже так.

И что произойдет в конце? Я умру – вот и все. Возможно, я сумасшедшая, но мне нравится эта идея.

Мозг человека крупнее и лучше развит, чем у других приматов. Особенно это касается полушарий головного мозга. Фронтальные и префронтальные области полушарий связаны со сложными видами мышления и социального взаимодействия: планированием, принятием решений, сочувствием, ложью, моральными суждениями и др. Но с поправкой на размеры тела различия довольно малы.

Судя по всему, различия между мозгом человека и шимпанзе или гориллы касаются в первую очередь связей между нейронами. У людей есть несколько уникальных генов, которые управляют миграцией нервных клеток во время развития мозга, и разные варианты проявления генов. Поэтому мозг не сильно отличается по строению, но работает по-другому.

У других млекопитающих мозг меньше, с менее развитыми лобными долями. У животных, более далеких от людей по эволюционному древу, вообще нет коры мозга – например, у рептилий весь мозг напоминает наш мозговой ствол. У простых животных мозг – это просто вздутие вверху нервной цепочки или вокруг области рта.