Наполеон приказал Турнону быть 15 марта в Бургосе, предполагая приехать туда в это же время и услышать из уст надежного человека подробности обо всех событиях. Чтобы попасть в Бургос, Турнон проехал через штаб-квартиру Мюрата, не скрыл ни от него, ни от его офицеров страх, который внушало ему предстоящее предприятие, выслушал их насмешки и прибыл в Бургос 15-го числа, как ему было приказано. Из Бургоса он писал Наполеону, смиренно, но с настойчивостью честного человека, умоляя не принимать никаких окончательных решений, пока он не увидит Испанию собственными глазами, и не доверять донесениям его доблестных, но легкомысленных военных, мечтающих лишь о сражениях и коронах. Он был убежден, что в Испании придется столкнуться с жестокими разочарованиями и, быть может, с ужасными несчастьями. Прождав в Бургосе до 24-го и не дождавшись Наполеона, он отбыл в Париж, куда при всей спешке смог добраться лишь 29 марта.

Поскольку Мюрат не писал 22-го и 23-го, будучи занят вступлением в Мадрид, Наполеон 28-го и 29-го оставался без новостей. Он весьма беспокоился о том, что могло случиться в Испании, и в таком состоянии крайней обеспокоенности был какое-то время склонен видеть вещи в самом неблагоприятном свете. Неожиданное прибытие благоразумного и хорошо осведомленного очевидца, убежденно и бескорыстно противоречившего небескорыстным донесениям военных, произвело в Наполеоне внезапную, но, к несчастью, кратковременную перемену, ибо продлилась она не более суток. Он тотчас написал Мюрату, что опять посылает Турнона в Испанию с новыми приказами, так как, кажется, действует слишком быстро и слишком торопится в Мадрид; что слишком поспешно выдвинул генерала Дюпона по ту сторону Гвадаррамы; что не нужно было оголять Сеговию и Вальядолид при известии о возвращении войск генерала Таранко в Старую Кастилию; что следует остерегаться вмешательства в дела испанцев и вступать в столкновения с ними, ибо всякая война с ними будет губительной; что нельзя считать испанцев безобидными только потому, что они безоружны; что помимо природной свирепости они обладают всей энергией нового народа, не изнуренного политическими страстями; что испанская армия, хоть и малочисленная и неспособная сопротивляться даже самому слабому французскому войску, рассеется по всем провинциям, чтобы служить в них ядром вечного мятежа; что священники, монахи и знать, хорошо понимая, что французы идут для реформирования старого общественного строя Испании, употребят всё свое влияние, чтобы возбудить против них фанатичный народ; что Англия тотчас воспользуется случаем доставить Франции новые неприятности и создать огромные трудности; что поэтому следует сохранять крайнюю сдержанность в отношении отца и сына; что сын по сути является врагом Франции, ибо в высочайшей степени разделяет все испанские предрассудки, и что его предполагаемое отвращение к политике отца (политике уступок Франции) немало значит в его популярности; что Фердинанд скоро станет открытым врагом французов, но с ним не следует рвать, ибо, при всей его посредственности, столкновение с Францией сделает его героем; что не следует торопиться с выбором между отцом и сыном и гадать о решении, которое еще только будет принято, тем более что он, Наполеон, еще сам его не знает; что Мюрата ни в коем случае не должны заподозрить в личной заинтересованности; что Наполеон позаботится о нем, лишь бы он не заботился о себе сам; что самый верный из его помощников и муж его сестры будет вознагражден за свои услуги короной Португалии.

Таковы были благоразумные советы, которые Наполеон собирался отправить Мюрату под влиянием и через посредство Турнона, когда наконец получил письмо Мюрата от 24 марта. Тот сообщал о мирном вступлении в Мадрид, об оказанном ему превосходном приеме, о желании старых государей броситься в его объятия и их готовности опротестовать отречение от 19-го числа, а также о том, как легко освободить трон, отказав в признании Фердинанду VII и оставив Испанию с уже отрекшимся и еще не признанным королем. Вновь обретя все подручные средства, в которые он на какое-то время перестал верить, Наполеон вернулся к первоначальному плану и подтвердил приказы, отправленные незадолго до прибытия Турнона с генералом Савари. Вследствие чего в новом письме от 30 марта Наполеон написал Мюрату, что одобряет всё его поведение; что он поступил правильно, войдя в Мадрид; что нужно в то же время продолжать избегать всяческих столкновений и помешать тому, чтобы причинили какое-либо зло князю Мира, даже отослать его в Байонну, если возможно; тщательно защищать старых монархов, заставить их перебраться из Аранхуэса в Эскориал, где они будут рядом с французской армией; не признавать Фердинанда VII и дожидаться прибытия французского двора в Байонну, куда он собирается незамедлительно переместиться.

Наполеон тотчас отправил Турнона, не отдав ему своего столь прозорливого письма, но с поручением продолжать за всем наблюдать и подготовить ему жилье в Мадриде. Сам Наполеон 2 апреля отбыл в Бордо, где хотел провести несколько дней, дождаться новых писем от Мюрата и дать время добраться до Байонны всем тем, кого должны были, волей или неволей, туда привезти. В Париже, для бесед с представителями европейской дипломатии, которых потребуется ободрять или сдерживать после прибытия каждого курьера из Мадрида, он оставил Талейрана, взяв с собой послушного и верного Шампаньи, от которого не ждал серьезных возражений. Готовясь к долгому пребыванию на границе с Испанией и приему многих государей, Наполеон приказал Жозефине присоединиться к нему в ближайшие дни и 4 апреля, горя нетерпением узнать новости от Мюрата, прибыл в Бордо.

События в Мадриде, замедлившись на то время, пока Мюрат ожидал приказов из Парижа, а Фердинанд VII – каноника Эскоикиса и герцога Инфантадо, вскоре вновь пошли своим ходом. Мюрат пришел в восторг, получив письмо от 30 марта, и с еще б\льшим усердием последовал изобретенному им самим плану действий, недостойному его честности. Савари привез ему тайные волеизъявления Наполеона, пребывавшие в столь печальной гармонии с его собственными желаниями, и колебаниям не оставалось места. Не признавать Фердинанда VII, убедить его отправиться навстречу Наполеону, в случае сопротивления обнародовать протест Карла IV и объявить последнего единственным королем Испании, а принца Астурийского – мятежным сыном и узурпатором, вырвать князя Мира из рук его палачей – из человеколюбия и из расчета, ибо ему предстояло стать полезным орудием в данных обстоятельствах, – такой план подсказывали Мюрату события и излагал Наполеон, который в ту минуту направлялся к Байонне.

Мюрат и Савари договорились о том, как наилучшим образом расставить сети. У них под рукой имелся удобный помощник – господин Богарне, тем более удобный, что в своем слепом доверии он был убежден, что для Фердинанда VII нет ничего лучше, чем мчаться навстречу Наполеону, броситься в его объятия или к его ногам и добиться признания нового титула и руки французской принцессы. Богарне ежедневно рекомендовал такое поведение Фердинанду, и тот, горя нетерпением получить от Наполеона право на власть, но не решаясь принимать решения в отсутствие своих фаворитов, обещал последовать советам французского посла, как только в Мадрид прибудут лица, облеченные его доверием.

Наконец, когда прибыл герцог Инфантадо, Фердинанд VII сделал его главой Совета Кастилии и командующим военным домом. Он имел также удовольствие вновь обнять своего наставника, которого недостойно предал во время процесса Эскориала, но которого любил и которому привык открывать свое сердце, открывавшееся весьма немногим. Он хотел осыпать каноника почестями и сделать великим инквизитором, от чего Эскоикис с напускным бескорыстием отказался, пожелав оставаться лишь наставником своего королевского воспитанника, но в качестве такового мечтая править Испанией и Индиями. Он согласился только на титул государственного советника и ленту Карла III, будто желая доставить своему королю удовольствие чем-нибудь его одарить.

Вместе с герцогом Инфантадо и каноником Эскоикисом королю предстояло решить важнейшие вопросы, от которых зависела его участь и судьба монархии. Все вопросы сводились к одному: ехать ли навстречу Наполеону, чтобы обрести его милость, признание нового титула и руку французской принцессы, или же гордо дожидаться его в Мадриде, в окружении верного и воодушевленного народа? Но еще прежде решения этого важного вопроса навстречу французам послали графа Фернана Нуньеса, герцога Мединасели и герцога Фриаса, а затем отправили инфанта дона Карла. После воздания Наполеону этих первых почестей, оставалось узнать, на какие уступки придется пойти, чтобы обеспечить себе благоволение французского императора в том случае, если он будет притязать на роль третейского судьи между отцом и сыном. Этот трудный предмет обсуждался в течение нескольких дней.