Оттоманская империя сохранялась в неизменном виде, кроме некоторых оговорок, о которых мы сообщим.

Оставался Север. Там предстояло сделать многое, если следовать мысли необыкновенного реорганизатора Европы, столь свободно обращавшегося с картой мира. Граница, отделявшая Пруссию от России, была дурна, а Польша – разделена между двумя державами. Аббат Пиатоли и молодые люди, чью политику он вдохновлял, особенно князь Чарторижский, и даже сам Александр считали раздел Польши великим преступлением. Но как восстановить ее и поместить меж двух соперничающих держав, которые и поделили ее? Существовало одно средство: восстановить ее целостность, вернуть все части, из которых она прежде состояла, и затем отдать императору России, который пожалует ей независимые институции. Так Польша, которой в прежних европейских идеях отводилась роль барьера Германии против России, станет служить барьером, вернее авангардом, России против Германии. Вот о чем мечтали молодые политики, вот какие притязания они взращивали в Александре! Великое негодование против преступления прошлого века, благородная незаинтересованность, вменявшаяся всем дворам ради подавления притязаний Франции, приводила в конечном счете к восстановлению Польши и передаче ее в руки России! Не в первый раз показные добродетели скрывают великое тщеславие и великое честолюбие. Российский двор, притворяясь в высочайшей степени справедливым и бескорыстным и притязая с сей недосягаемой моральной высоты преподать урок Англии и Франции, оказывается, мечтал в глубине души полностью завладеть Польшей!

Но за проектами крылось и достойное уважения чувство, а именно – чувство князя Чарторижского, который, не видя пока никакой возможности восстановить Польшу руками самих поляков, хотел, за неимением других, воспользоваться русскими руками. Затруднительно предлагать посредническому союзу, основанному на принципе незаинтересованности, отдать Польшу России;

но имелся способ добиться и этой цели. Миролюбивая нейтральная Пруссия, вероятно, не захочет присоединиться к союзу. И тогда, чтобы наказать ее за отказ, через нее просто перешагнут и заберут у нее Варшаву и Вислу; а соединив обширные области старой Польши с теми, которыми Россия уже владеет, учредят новую Польшу, королем и законодателем которой станет Александр.

Эти идеи дополнялись некоторыми другими, порой странными, порой справедливыми и благородными.

Англию следует обязать вернуть Мальту ордену. России придется оставить Корфу, который войдет с той поры в состав Ионических островов. Индию, которой завладела Англия, нужно, конечно, ей оставить, но из Египта можно извлечь огромную выгоду для цивилизации, общей торговли и равновесия на морях. Его заберут у Порты и передадут Франции, чтобы она взяла на себя труд цивилизовать его. Там учредят восточное королевство, имеющее сюзереном Францию, и посадят править Бурбонов, если с наступлением мира Наполеон удержится на троне; и Наполеона, если будут восстановлены Бурбоны. Порте возвратят варварские страны, ей даже помогут вновь их покорить, чтобы она искоренила там пиратство, которое было бесчестным бедствием для всей Европы. Наконец, некоторые владения, противные природе вещей, хоть и освященные временем и завоеваниями, благоразумнее и гуманнее будет ликвидировать. Например, Гибралтар служит англичанам для поддержания в Испании постыдной и коррумпирующей страну контрабанды; острова Джерси и Гернси помогают англичанам разжигать гражданскую войну во Франции; Мемель на территории России в руках Пруссии представляет своего рода Гибралтар для мошенничества. Нужно, по возможности, посредством компенсаций, заставить владельцев отказаться от территорий, которые используются столь недостойным образом.

Испания и Португалия примирятся друг с другом и образуют федерацию, которая с одной стороны освободит их от французского, а с другой стороны – от английского влияния. Англию следует обязать возместить убытки Испании, надавить на нее, чтобы она вернула похищенные галеоны, и таким образом мадридский двор, который о большем и не мечтает, вырвется из-под тирании Франции.

В довершение сего великого труда по реорганизации Европы, император России должен обратиться ко всем ученым Европы и попросить их составить новый кодекс международного права, включая и новое морское право. Ученым, которые предложат наилучшую систему международного права, будут пожалованы награды.

Вот такой смесью причудливых идей, частью возвышенных, частью весьма амбициозных, частью благоразумных, а частью химерических, воодушевляли ум и сердце молодого императора. Он верил, что в самом деле призван возродить Европу.

Сия странная концепция не более заслужила бы честь столь долгого пересказа, чем тысячи иных предложений, которыми сочинители проектов нередко заваливают дворы, если бы не вступила в голову Александра и его друзей и, что еще серьезнее, не стала бы предметом переговоров, которые последовали в скором времени, чтобы послужить, наконец, основой договоров 1815 года.

Было решено, что Новосильцев отправится в Лондон для совещания с Питтом и попытается добиться от него принятия планов российского двора. Предстояло убедить амбициозный Сент-Джеймский кабинет, дабы иметь возможность основать то, что назвали посредническим союзом, и уже от имени союза говорить с Францией. А кузен Строганова отбывал в Мадрид с двоякой целью – помирить Англию с Испанией и связать нерасторжимыми узами Испанию и Португалию. Однако прежде чем отправляться в Мадрид, Строганову надлежало заехать в Лондон, дабы начать свою миротворческую миссию в этой столице.

Двое молодых русских пустились в путь с поручением заставить мир следовать политике их кабинета в последние дни 1804 года. Лорд Харроуби и Питт вскоре сумели распознать, с какими умами умеют дело, и повели себя соответствующим образом. Старый Питт был слишком счастлив обрести союзников на континенте, чтобы выказывать несговорчивость. Он продемонстрировал ровно столько любезности, сколько требовалось в отношении неопытных молодых людей, вскормленных химерами. Он выслушал необыкновенные предложения российского правительства, принял их, казалось, с великим почтением, но изменил, остерегшись отвергнуть, сообразно своей политике и ограничился отсылкой всего, что не совпадало с интересами Англии, ко времени наступления всеобщего мира. Попросив вручить ему предложения российского посланца, Питт написал параллельно им собственные замечания.

Питт и Новосильцев достигли договоренности о том, что новый союз будет всячески афишировать свою величайшую незаинтересованность, дабы сделать еще более очевидным ненасытное корыстолюбие французского императора. Допуская, что весьма полезно освободить Европу от его устрашающей личности, они в то же время признали, чтобы было бы неосмотрительно возвещать о намерении навязать Франции новое правительство. Нужно подождать, пока страна сама выскажет свое мнение.

Идею собрать внушительную массу сил, от имени которой будут вестись переговоры прежде начала военных действий, Питт, естественно, принял с чрезвычайной поспешностью. Он согласился на видимость предварительных переговоров, отлично понимая, что они не будут иметь последствий и предложенные условия никогда не подойдут гордому Наполеону. Последний ни в коем случае не потерпит, чтобы Италию, Швейцарию и Голландию кто-то организовывал без него и против его воли, под благовидным предлогом их независимости. Таким образом Питт позволил молодым русским верить, что они трудятся во имя великого посредничества, будучи сам убежден, что они просто-напросто сколачивают третью коалицию. Что до распределения сил, он высказал возражения против некоторых частей проекта. Он вполне допускал три большие массы сил: на юге из русских, неаполитанцев, англичан; на востоке из русских и австрийцев; на севере из пруссаков, русских, шведов, ганноверцев и англичан. Но в то же время объявил, что в настоящую минуту не может предоставить ни единого англичанина. Он утверждал, что, держа их на берегах Англии всегда готовыми к погрузке, можно добиться весьма полезного результата, а именно угрозы побережью Французской империи во всех пунктах одновременно. На деле за этим стоял страх британского правительства перед готовившейся в Булони экспедицией и его нежелание оголять свою территорию, что было, впрочем, совершенно естественно. Субсидии Питт обещал, но далеко не такие, каких у него просили; он соглашался дать примерно 6 миллионов фунтов стерлингов (150 миллионов франков).