– Отлично. Автомат будет у меня через три, максимум четыре дня, – ответил Макс. Он подошел к раковине, выключил воду, взял пивную бутылку и с легкостью содрал с нее этикетку.

– Зачем тебе это?

– Сейчас увидишь, – Макс перешел к плите, снял с огня кастрюлю и слил воду, затем подлил в нее немного молока, после чего принялся толочь картошку донышком очищенной бутылки.

Картофельная субстанция зачавкала, как болотная жижа, насилуемая парой сапог. Бутылка ходила вверх-вниз, картофелины расплющивались и впитывали в себя молоко. Когда с картошкой было покончено, Макс порубил ножом мясной паштет, вывалил его в кастрюлю и перемешал.

– Готово, – сказал он, попробовав на вкус то, что получилось. – Можно есть.

Они взяли тарелки и вилки и принялись за еду.

– А у тебя самого как с работой? – поинтересовался Марк.

– Никак. Я за деда пенсию получаю, хотя он уже как полгода назад помер.

– Мда, ты всегда умел из любой неприятности выжать максимум выгоды, так что я ничуть не удивлен.

– Но! – подняв вилку, прервал друга Макс. – Я подумываю о том, чтобы пойти выучиться на патологоанатома.

– Фу, – скривил лицо Марк. – Рыться в человеческих кишках?

– А что тут такого? Патологоанатом роется в человеческих кишках точно так же, как рудокоп – в земле, или маклер – в бумажных кипах.

– Зная тебя, могу с уверенностью сказать, что это не твое.

– Считаешь?

– Уверен. Да и не поздновато ли тебе учиться?

– Может и поздновато, – пожал плечами Макс. Он взял сигарету и покрутил ее в пальцах. – А еще я пробую себя в стихосложении!

– Шутишь?

– Нет. Погоди минутку, – он начал выбираться из-за стола и с грохотом опрокинул табуретку, поднял ее и зацепил висевший на дверной ручке пакет с пустыми бутылками, которые издали характерный стеклянный звон. Потом он ушел в другую комнату и совсем скоро вернулся с листком бумаги в руках. – Вот. Нашел. Слушай.

«Детектив заселился в гостиницу.

Детектив заказал обед.

Детективу подали тарелку супа.

Детектив в ней увидел муху.

Детектив из вежливости не подал виду.

Детектив отведал принесенное блюдо.

Детектив проглотил муху.

Детектив подавился.

Вежливый детектив умер».

– По-моему, это какая-то мудистика, а не стихи, – признался Марк.

– Просто ты ничего не понимаешь! Это верлибр! – Макс подпалил бумажный лист и закурил от него.

– Ну, сжигать-то не обязательно было.

– Не волнуйся, это был всего лишь черновик.

– Тогда я спокоен за твое поэтическое будущее, – Марк доел пюре и отодвинул тарелку в сторону. – Мне-то, надеюсь, ты муху в еду не подкинул?

– Надейся-надейся, – засмеялся Макс, изобразив бросок крылатого насекомого.

– Очень смешно, Черепаха бы посмеялся с твоей шутки, но не я… про него, кстати, слышно что-нибудь?

– Он два месяца назад женился.

– Ничего себе, – удивился Марк. – Я и не знал. Мог бы и на свадьбу пригласить.

– Не парься, он и меня не позвал. Такие как мы испортили бы картинку всего празднества. А месяц назад у него родился сын.

Марк, ничего не произнеся, только присвистнул, отставив вперед челюсть.

– Да-да, влип в общем, – закивал Макс. – С головой бедняга нырнул в муки супружества. Теперь, как улитка в раковине, сидит в своей конторке с утра до ночи, чтобы заработать хоть какую-то копейку.

– Напиши об этом тоже стих.

– Тема действительно подходящая. Как-нибудь обязательно сделаю. И назову: «Непростая судьба Черепахи». А как твой брат поживает?

– А как, по-твоему, может поживать человек, которого содержат в психлечебнице?

– Наверное, неважно.

– Это еще мягко говоря. Порою мне кажется, что у него уже окончательно сорвало чердак.

– Как будешь у него, передавай от меня привет.

– Обязательно, – ответил Марк. – Ладно, пойду я. Поздно уже.

– Ага, давай. Через три дня, в общем. Максимум четыре.

– Понял.

От духоты, стоявшей в комнате, Марк проснулся, не дождавшись рассвета. Он лениво протер глаза и повернул голову направо. Фосфоресцирующие стрелки часов показывали три ночи. На улице бил обломный дождь, и темнота в комнате десятикратно усиливала его шум. Марк лежал на боку и смотрел на стену. Сперва просто лежал, а затем в его сознании родилась первая мысль.

«Какие же паршивые обои».

Обои, и в самом деле паршивые, изображали маковое поле, от вида которого его уже тошнило. За первой мыслью последовала вторая.

«Какая же паршивая жизнь! И почему я не кто-то другой и не лежу в другой кровати и не смотрю на другие обои? Не столь паршивые как эти».

Затем возникла третья мысль.

«И когда только наша планета уже упадет на солнце? Интересно, как быстро она бы расплавилась?»

Потом из черной пустоты образовалась четвертая мысль, и ее вдруг зажевало, как магнитофонную ленту.