— Я же обещала, — промолвила она, опускаясь на край постели рядом с салру.

Жи, приветственно боднув ее мордой в бок, вдруг отплыл от кровати и по собственной воле отправился в клетку, принявшись копаться там в куче игрушек. Все-таки удивительно умное создание. Даже слишком, пожалуй. Не мог ведь он понять, что Джиад нужно поговорить с Лилайном?

— Я помню, — отозвался алахасец, закинув руки за голову, и Джиад потянулась к нему, устраиваясь ближе. — И даже сказала, что хочешь этого. Или я ошибаюсь? Неважно. Ты обещала, этого достаточно, чтобы поверить. А чего ты сама хочешь, сердце мое?

Привычное обращение вдруг неприятно кольнуло, словно Джиад взвесила на руке фальшивую монету. Нет, Лилайну она по-прежнему безгранично доверяла, только вот сомневалась, что сама имеет право на его доверие. И на его сердце, если уж говорить откровенно.

— Я хочу, чтобы это закончилось, — честно сказала она, глядя на чеканный смуглый профиль Карраса, знакомый каждой линией, любимый… — Чтобы виновные в стольких смертях были найдены, а иреназе вздохнули свободно. Чтобы люди побережья так и не узнали, скольких опасностей избежали из-за того, что происходит под водой. Чтобы вулканы спали, усмиренные волей королей моря, а земля и морское дно не сотрясались. Чтобы подлость и жадность были наказаны. Я хочу когда-нибудь потом спокойно вспоминать об этом, зная, что сделала все возможное. Лилайн, уплыть сейчас — все равно что бросить поле боя. Это у тебя здесь никого, о чьей смерти ты пожалеешь, а я…

— А ты впустила в свою душу весь этот город, — подытожил Лилайн. — И теперь тебе проще умереть самой, чем вырезать его оттуда и выбросить, отправившись своей дорогой.

— Нет, — сказала Джиад тихо. — Это и есть моя дорога. Другой у меня никогда не будет. И если ты все еще хочешь забрать меня с собой, подумай об этом. Лил, нам было очень хорошо вместе! Подожди! — не позволила она ему возразить. — Я сказала «было», не потому, что это закончилось. Но мы жили в маленькой хижине среди леса, ловили рыбу, охотились, валялись у очага и любили друг друга. Нам не из-за чего было ссориться, и я помню все, что ты для меня сделал. Но время сладкого сна в объятиях друг друга прошло. И либо мы сейчас узнаем друг друга по-настоящему и полюбим то, что узнали, либо… Я не хочу бросать Акаланте сейчас, — закончила она твердо. — И прошу тебя понять это. Ты можешь уплыть, как только захочешь. Когда этот змеиный клубок лишится голов и передохнет, я обязательно тебя найду…

— То есть ты их бросить не можешь, но предлагаешь мне бросить тебя? — холодно поинтересовался Каррас, и Джиад поняла, что он действительно задет. — А после мы встретимся и заживем, как ни в чем не бывало?

— Лил… — беспомощно повторила Джиад, закрывая глаза и не зная, как объяснить.

Каррас пошевелился, и Джиад почувствовала осторожный поцелуй на своих губах.

— Ну уж нет, сердце мое, — сказал алахасец, притягивая ее к себе. — Пусть я мало что понимаю в том, что здесь творится, но никуда не уплыву без тебя. Что бы ты ни решила. И между прочим, этот твой хвостатый мерзавец сам попросил меня остаться. То есть не меня, конечно, — усмехнулся он, судя по голосу. — Он хочет, чтобы ты немного переждала, пока он поговорит с лордами Аусдранга. И не против, чтобы я тоже задержался. Очень великодушно с его стороны, мне аж поблагодарить захотелось. Но я вытерпел.

— Лилайн… — вздохнула Джиад и почувствовала шутливый поцелуй в кончик носа.

— Прости, — попросил Каррас. — Я лишнего наговорил. Не подумал, что тебе от нашей свары больнее всех. Я тогда вообще думал не очень-то…

Джиад еще немного придвинулась к нему, положила голову на плечо. У стены в клетке возился Жи, оттуда доносился мерный хруст очередного панциря краба. Или это сдалось наконец острым крепким зубам салру легендарное копыто… В комнате стало теплее, а может, это Джиад успокоилась и согрелась, чувствуя, как обнимает их с Лилайном плотная тугая толща воды. И впервые за долгое время ей было спокойно, потому что рядом лежал человек, которому она верила и ни за что не хотела бы причинить боль.

— Забудь, — попросила она. — Все прошло.

Лилайн помолчал, потом заговорил снова, и Джиад уже по первым словам поняла, что его что-то мучает всерьез:

— Ты веришь, что люди могут настолько измениться? Чтобы вот совсем, будто… из мерзкой гусеницы — в бабочку. Глянешь — и никогда не посчитаешь их даже родней.

Его рука осторожно перебирала волосы Джиад, иногда спускаясь ниже и лаская шею и плечи. Джиад вздохнула, расслабляясь и приникая к теплому уютному телу Лилайна, и ответила не сразу.

— Раньше не верила, — задумчиво сказала она. — Нас учили, что характер человека подобен металлу, сваренному из разных частей. Первая часть — то, что заложено в нем от предков. У многих поколений зайцев не может родиться львенок. И хотя зайцы иногда бывают храбрыми, уши у них все равно длинные, понимаешь? — Лилайн что-то согласно промычал, и Джиад продолжила: — Вторая часть — от воспитания. Семья, друзья и враги, просто люди, которых он видит вокруг себя. Каждая встреча или разговор что-то прибавит в горнило его души. Опять же, иногда у добрых и благонравных родителей, хорошо воспитывающих чадо, вырастает нечисть в человеческом обличье, но не так уж часто, верно? Обычно финиковая гроздь от пальмы далеко не падает.

— А у нас так про яблоки говорят, — усмехнулся Лилайн. — Да, все верно. А потом?

— А потом ребенок вырастает, — вздохнула Джиад. — И с каждым днем измениться ему все труднее. Дерево легко сформировать, пока это гибкий стволик, потом придется резать и гнуть по-живому. Но бывает и такое. У нас в Храме хранятся истории о разбойниках, которые каялись и становились защитниками добра и справедливости. О богачах, что раздавали имущество бедным и уходили в странствующие проповедники. О воинах, становившихся послушниками храмов и всю жизнь искупавших пролитую кровь. Есть и другие, о людях добродетельных, но оступившихся и ушедших по тропе порока, потому что не справились с бедами этого мира. Но знаешь…