Когда я нашел князя, ему только что закончили осмотр раны и заканчивали перевязку. В это же время на санитарный пункт принесли и тяжело контуженного начальника штаба Второй армии графа Сен-При. Граф был в сознании и держался хорошо. Услышав голос Сен-При, Багратион открыл глаза и спросил:

– Кто командует на левом фланге?

– Временно генерал Коновницын.

– А кто назначен?

– Дохтуров.

Багратион вздохнул:

– Слава богу! Москва спасена!

Затем к нам пришло известие, что после полудня маршал Ней снова атаковал деревню Семеновскую, прибывавшие раненные рассказывали о том, как отбивались от французских кирасир наши гвардейские полки – Измайловский, Литовский и Финляндский, о блестящем отступлении генерала Коновницына за деревню. Затем раненные офицеры привезли слухи, что батарея Раевского взята французами, но случившимся поблизости генералом Ермоловым солдаты вернули ее обратно. Много небылиц рассказывали о рейде казаком атамана Платова в тыл французам. Те, кто был в силах, обсуждали новости, и радовались успехам.

Тем временем, посовещавшись, врачи решили везти Багратиона в Москву, чтобы уже там, оказать ему более квалифицированную медицинскую помощь.

Мы вместе с адъютантом Андреем Голицыным перенесли князя в коляску. Меня он не узнал. На скамью кинули бурку и несколько шинелей, чтобы страдальцу было помягче. Багратион, когда его переносили, был все еще в забытьи. Помимо генерала в коляску сели доктор Говоров со своим саквояжем и еще какой-то неизвестный мне лекарь. Мы с Голицыным решили сопровождать коляску верхами.

Когда Багратиона усаживали в коляску, он, приоткрыв глаза и, узнав меня, разлепил спекшиеся губы:

– Как резервы, подходят?

– Так точно, ваше сиятельство! Уже подошли и вступили в бой Лейб-гвардии Измайловский, Литовский и Финляндский полки, три полка первой кирасирской дивизии и две батарейные роты гвардейской артиллерии.

– Славно! – прошептал Багратион и закрыл глаза.

– Трогай! – крикнул я кучеру, и коляска поехала.

Вдоль обочины ковыляли раненные. Кто-то помогал товарищам, кто-то, выбившись из сил, падал на землю. Через последних просто переступали.

– Павел Андреевич! Павел Андреевич! Слава Богу, что вы живы!

Я обернулся. Мне махал рукой, перепачканный гарью флотский лейтенант. Ясно, что это был офицер гвардейского флотского экипажа, прекрасно меня (а вернее, моего прапрапрадеда) знавший. Но кто он такой и как мне себя с ним вести? Подумав, я решил действовать напрямую. Придержав поводья, улыбнулся:

– Здравствуйте, лейтенант! Простите, но после контузии я с трудом вообще что-то сейчас соображаю и понимаю, потому и направлен сопровождать раненного князя Багратиона в тыл. Еще раз простите за контузию, но кто вы такой?

– Я Лист… Адам Иванович Лист! Припоминайте мы с вами третьего дня вместе в палатке у вашего братца Александра пили чай с баранками.

– Да, да, что-то припоминаю.

Опана! Я же совсем забыл, что у моего прапрапрадеда был еще и младший братец Александр, который так же дрался при Бородино. Не хорошо забывать родственников!

– Ну, а как дрался наш экипаж? Большие ли потери?

– В ожидании начала боя у села Бородино мичман Лермонтов и три десятка нижних чинов находились у моста на реки Колочка, чтобы при первой потребности уничтожить мост. Когда французы у моста напали на стоявших там гвардейских егерей и те с потерями отступили. Лермонтов тот мост сжег и порушил, потеряв шестерых матросов. Я же был все время при наших пушках недалеко от вас на левом фланге, где меня и контузило. А со мной ранен еще известный вам унтер-лейтенант Киселев и семь нижних чинов. Что касается братца вашего Александра, то ни о его смерти, ни о ранении я ничего не слышал. Дай бог, живой.

– До встречи Адам Иванович! Поправляйтесь!

– До встречи, Павел Андреевич!

Подгоняя каблуками своего коня, я быстро догнал едва продвигавшуюся по забитой дороге карету. Как не стремился правивший ей казак, ехать быстрее, из этого мало что получалось. Вся дорога была запружена бредущими раненными и уходящими на Москву обозами.

Думая, что князь находится в полузабытьи, ехавшие с ним в коляске доктора начали вполголоса совещаться:

– Если не отнять ногу под коленом – антонов огонь неизбежен.

Багратион неожиданно приоткрыл глаза:

– Не дам! Без ноги – не жизнь мне!

Доктора сразу приумолкли.

Навстречу шли солдаты, но в основном ополченцы, задействованные для выноса раненных. Только через пару часов нам удалось выбраться на свободную дорогу и дело пошло веселее. За все это время Багратион не проронил ни слова, только однажды слабым голосом подозвал меня:

– Скажите, Колзаков, кто сегодня, в конце концов, одержит верх!

– Если честно, ваше превосходительство, то над итогами сражения при Бородине историки будут спорить еще, по меньшей мере, двести лет. – доложился я, свесившись с коня.

– Неужели так все сложно? – повел своей клочковатой бровью князь.

– Достаточно. Наполеон одержит сегодня определенный тактический успех, тогда как стратегическая выгода останется за нами.

– Значит, флешей мы сегодня все же неудержим! – мрачно констатировал Багратион и замолчал.

Представляю, если бы я сейчас рассказал ему о предстоящем оставлении Москвы, что бы с ним было. Но всему свое время.

Через несколько часов нахождения в седле я уже не мог сидеть верхом на лошади. Все что можно было натереть, давно было натерто и перетерто, поэтому каждое движение причиняло жуткую боль, причем, чем дальше, тем все более нестерпимую. Наконец, не выдержав этой пытки, я попросился пересесть на облучок рядом с возницей-казаком. Вместо ответа, Багратион слабо кивнул и я, сгорая от стыда, перебрался на вожделенный облучок.