– Люси держалась как скала, – рассказывал он. – Бабушка была очень близким мне человеком, но Люси повела себя бесподобно и помогла мне пережить потерю.

Отношения развивались очень бурно. У нас была песня, наша песня – трек «Сэведж гарден», его тогда постоянно крутили: «Я полюбил тебя еще до нашей встречи». Мы встречались чуть больше месяца, а Джейн с Вэл уже спрашивали: «Когда свадьба? Когда же свадьба?» Джейн в шутку называла меня своим зятем. Мы с Люси практически всегда были вместе.

Джейми жил с родителями в Ислингтоне на севере Лондона, в двух часах езды от Севеноукса. Каждые выходные и те будни, которые Люси проводила дома, он приезжал к ней и оставался на ночь в доме Блэкманов. А затем вставал до рассвета и ехал на работу в Лондон.

– Мы украшали ее спальню в Севеноуксе, ходили ужинать вдвоем. Всё, буквально всё делали вместе, – вспоминал Джейми. – Мы были безумно счастливы. Казалось, все идет как надо и люди вокруг тоже рады за нас. Никогда не забуду те времена. Этот опыт изменил всю мою жизнь, потому что Люси была такой милой, что я, естественно, влюбился в нее по уши. В такую девушку грех не влюбиться. Правда. Она просто чудесная.

Вскоре стало ясно, что профессия стюардессы Люси не подходит. К началу 2000 года работа превратилась в капкан, из которого надо срочно выбираться. Коллеги не понимали девушку. Ведь она только что добилась того, к чему стремился любой член экипажа «Бритиш эйру-эйз», – ее перевели с местных воздушных линий в Хитроу на межконтинентальные рейсы из аэропорта Гэтвик. Перелеты на дальние расстояния влекли экзотикой и шиком и к тому же лучше оплачивались. Как начинающей бортпроводнице оклад Люси назначили мизерный – 8336 фунтов стерлингов в год без вычета налогов. Еще столько же она получала в качестве премиальных, которые начислялись в зависимости от направления и класса самолета, на борту которого она работала. Очень ранние, слишком долгие, ночные или срочные перелеты приносили дополнительные бонусы. Выделялись также деньги на питание, причем компенсация рассчитывалась исходя из стоимости трех блюд на каждый прием пищи в пятизвездочном отеле в местной валюте. Естественно, большинство служащих выбирали еду подешевле, а разницу клали в карман. Так что самыми невыгодными в этом плане были короткие рейсы между городами Великобритании. Выше всего ценились перелеты в дорогие города Азии и Америки: Майами, Сан-Паулу и – самый выгодный – Токио.

В дальних рейсах Люси получала бы около 1300 фунтов в месяц после вычета налогов. Однако, как она ни беспокоилась о деньгах, долги лишь множились. В кратком отчете о доходах и расходах к концу 1998 года значились ежемесячные выплаты в размере 764 фунтов 87 пенсов (больше половины доходов) только на «Дайнерз клаб», одну из ее кредитных карт. Кроме того, Люси платила ежемесячные взносы за «рено клио» в размере 200 фунтов, а еще – 47 фунтов за банковский кредит, 89 фунтов 96 пенсов за карту «Виза», 10 фунтов за кредитку «Маркс-энд-Спенсер», 70 фунтов матери за аренду дома, 32 фунта за членство в спортивном клубе и 140 фунтов за мобильную связь. Каждый месяц, покупая декоративную косметику, шампуни и одежду, необходимые для работы, Люси превышала бюджет на несколько сотен фунтов, а из-за процентов выплачивать долги становилось с каждым днем все труднее.

Она уставала и болела. Длинные ночные перелеты истощали, вся романтика прошла. В «Бритиш эйруэйз» числилось 14 тысяч сотрудников, в большинстве случаев Люси обслуживала рейс с коллегами, которых видела в первый и последний раз. Редкое удовольствие работать с подругой все равно не спасало от утомительного однообразия: знай себе разливай томатный сок по пластиковым стаканчикам и предлагай выбрать между курицей и говядиной.

– Гостиничные номера во всех странах похожи один на другой, – сетовала Софи. – Она могла оказаться утром в Париже, после обеда в Эдинбурге, а на следующий день в Зимбабве. Но везде просто сидела в номере и страдала от смены часовых поясов, не в силах выйти и наслаждаться жизнью, культурой и едой. Ближе к концу сестра совсем вымоталась – вечно усталая, несчастная, постоянно среди чужих людей.

Глубина нервного истощения Люси даже пугала.

– Под конец она спала по пятнадцать часов в день, – вспоминала Софи. – Сестра чувствовала себя ужасно и начала серьезно болеть.

Девушка словно вернулась в тот тревожный период восемь лет назад, когда долгие месяцы после болезни не могла подняться с постели. Тогда измученная Люси заговорила о поездке в Японию.

Идея появилась еще в конце 1999-го или начале 2000 года. Никто точно не помнил, как она возникла, но мысль определенно подала Луиза Филлипс.

Луиза была ближайшей подругой Люси. Они познакомились еще в тринадцать лет. Внешне они представляли полную противоположность друг друга: стройная, невысокая, изящная брюнетка Луиза и рослая Люси. Филлипс тоже росла без отца: он скоропостижно умер от рака, когда ей было двенадцать. Роднили подруг и схожие жесты, и манера говорить, и любовь к макияжу и маникюру, даже имена у них начинались одинаково. Джейн считала двух подруг родственными душами. Тим смотрел на дело проще:

– Луиза могла болтать дни и ночи напролет, прямо как Люси. Так они и болтали без конца и считали друг дружку безумно веселыми.

Степень их близости можно оценить по карьере обеих девушек. На каждом жизненном этапе Люси следовала по пути, уже проторенному подругой. Луиза окончила в школу в шестнадцать лет и пошла работать в инвестиционный банк в Сити, как и Люси через два года после нее. Луиза первой стала стюардессой в «Бритиш эйру-эйз», Люси потянулась за ней. И инициатива поехать вместе в Токио, чтобы расплатиться наконец с долгами, которые стали для Люси тяжким бременем, исходила именно от Луизы.

Более поздние события бросили тень на репутацию Филлипс, особенно в кругу друзей и семьи Люси. Впрочем, к Луизе относились с подозрением и до поездки в Японию. Саманте Берман, к примеру, она никогда не нравилась.