Я вспомнила, что Миллер попов не уважал, и его не отпевали. Значит, с этой стороны никаких проблем ожидать не следовало.

– Про цыган вы, наверное, слышали? – спросила ведьма. – Я не так давно читала про похороны одного цыганского барона. Они бросают деньги, драгоценности, застилают все ковром, а теперь еще и современные гаджеты добавляют.

– Насколько я знаю, они бетонируют богатые захоронения, – заметил Андрюша. – То есть там не земляная яма, а бетонная, обустраивается как комната, в которую кладут все, что бывает нужно живому человеку. Но Миллер в любом случае не был цыганом. По-моему, у него немецкие корни. Фамилия немецкая и у немцев распространенная. А класть телефоны придумала наша братва в девяностые. У нас в городе один поп заикаться стал после того, как услышал звонок на сотовый, в смысле мелодию из кармана покойника. Тогда телефоны еще редкостью были.

– Если вынесли не вперед ногами, то тоже надо класть ботинки, скорее – менять ботинки, – добавила самая молодая ведьма.

Мы все повернулись к ней.

– Вы же знаете, что покойников принято выносить из дома вперед ногами – будто он сам вышел, – продолжала объяснения молодая женщина. – Но бывает, что что-то пошло не так, и вынесли неправильно.

– Миллер в больнице умер, – сказала я. – Наверное, это не наш случай.

У Константина Валерьевича, притащившего ботинки на кладбище, уже не спросишь. Насколько я поняла, жил он с пожилой матерью. Знает ли она про ботинки? Ставил ли он ее в известность о своих планах? И если это ботинки умершего старика Миллера, то где их взял Константин Валерьевич? Ездил домой к дяде, который проживал со своим сыном от второго брака? Конечно, мы зададим соответствующие вопросы этому Шурику. Но в таком случае почему Миллер приснился не родным детям, а племяннику? Почему племянник не сообщил другим родственникам, что старик Миллер требует ботинки?

Дело становилось все более и более странным.

– Интервью записывать будем? – спросила я у дам.

– Кто же откажется от бесплатной рекламы? – улыбнулась ведьма, рассказавшая неизвестные мне ранее вещи.

Я попросила сказать как раз о них. Сообщим народу и попросим могилы не раскапывать, а обращаться с просьбой к родственникам других покойников. И всех людей попросим относиться с пониманием к таким просьбам. Самим может потребоваться, то есть каким-то родственникам. Также я спросила, нет ли у ведьм какого-то антуража – «оживляж» нужен, если использовать наш профессиональный жаргон. В кадре колдовская мантия будет смотреться лучше, чем темное платье, в которое была одета дама.

– Вы вообще кто по специальности? – спросила я.

– Историк, – ответила она. Две другие оказались психологами.

Интервью мы записали, уже в холдинге Виктория Семеновна сказала, что оно пойдет не только в «Криминальной хронике», но и в более подходящей по тематике программе. У нас есть и что-то магическое. Я в эти дела не вникаю, мне своего криминала хватает. Но пусть коллеги используют материал. Потом мне с ответной любезностью что-то подкинут.

На следующее утро мы с Пашкой и Андреем собирались в гости к матери Константина Серегина, она же – сестра старика Миллера. Но встретились раньше – поздним вечером и опять на Борисоглебском.

Я сидела за компьютером, писала очередную статью, когда позвонили из холдинга.

– Юля, вас опять приглашают на кладбище, – сообщила мне девушка из колл-центра.

Я посмотрела на часы. Половина двенадцатого.

– Кто приглашает?

– Поклонники вашего таланта, – рассмеялась девушка, хотя мне было не до смеха. За окном стояла темень, кладбище в ноябре – не самое подходящее место для прогулок перед сном, температура воздуха снижалась каждый час. Оно мне надо?!

«Надо, Юля», – сказала я сама себе. Это моя работа. Не поеду я – поедут другие. А известность – это наркотик.

– Что конкретно сказали?

– На той могиле опять люди лежат.

Господи, за что это мне?! С другой стороны, если кого-то еще можно спасти… Если бы мы вчера ночью с Пашкой поехали на кладбище, то Серегин мог бы остаться в живых. Но нам позвонили слишком поздно.

– Сейчас выезжаю. Если еще раз позвонят, скажите, что я в пути.

Компьютер я выключила, одеваясь, позвонила Пашке. Трубку взял Василий, который оказался у оператора. Оба уже хорошо приняли на грудь. Я объяснила суть дела и добавила, что на морозце оба быстро придут в чувство. С Василием мы знакомы не первый год, он все понял правильно. Сказал, что к тому времени, как я подъеду к Пашкиному дому, они уже выйдут. Им собраться – только подпоясаться.

– Вася, и возьми что-нибудь для оказания первой помощи. Может, кто живой есть?

Василий по специальности хирург, но быстро переквалифицировался в патологоанатомы. Он считает, что с криминальными трупами работать интереснее, чем с живыми людьми. Интересно находить причину смерти, таким образом оправдывая невиновных и отправляя в места не столь отдаленные истинных преступников, или доказывать, что человек все-таки умер сам и никто не виноват.

Уже из машины я позвонила Андрюше и сообщила о своих ближайших планах.

– Ненормальная, – сказал приятель и добавил, что уже выпил водки на сон грядущий.

– За рулем буду я. И место в машине еще есть. Выходи.

В общем, к главному входу на Борисоглебское, которое, естественно, в этот час (после полуночи) было погружено во мрак, мы приехали вчетвером, мужики – поддатые.

– Юля, скажи мне, что бомжи ночью делают на кладбище? – спросил Андрюша, когда мы все вылезли из машины и зашли на территорию кладбища. Ворота были заперты, а проход для граждан оставался открытым круглосуточно и круглогодично. – Ладно, летом или весной после Пасхи. Тогда с могил можно собрать конфеты, яички, даже водки оставленной выпить. Но в ноябре?! Народ не ходит на кладбище в ноябре.