– Его место вон там, – наконец, выдавливает из себя Лаура. Она быстро забирает у Джеммы нож и с отвратительным стуком вонзает его в держатель. – А ручка у вас есть? – спрашивает она гостью нарочито равнодушным голосом.

Джемма кивает.

Лаура отворачивается, чтобы достать пару тарелок из сушилки. Ей нужно чем-то себя занять, перевести дыхание, отвлечься от навязчивых мыслей.

– Я поднимусь через минуту, – говорит Лаура. – Спокойной ночи.

Но когда она снова оборачивается, Джеммы на кухне не застает. Гостья уже наверху. И Лауре остается только молить бога о том, чтобы Тони вернулся домой поскорей.

Постель у меня чудесная – белые простыни на ощупь как дорогой египетский хлопок. А на крашеную прикроватную тумбочку Лаура положила горстку свежесобранных диких цветов в миниатюрной бутылочке из-под молока. Вот она – доброта незнакомцев! Сама комната выглядит в точности так, как я ранее описала ее Лауре и Тони, – идеальная для ребенка, хотя цвета могли бы быть чуть более приглушенными.

Взяв за исходный эпизод свое прибытие в аэропорт, я начинаю записывать все события уходящего дня: свою попытку заявить о пропаже сумки, путешествие сюда на поезде, встречу с Лаурой и Тони, посещение больницы, вечерний поход в паб на викторину. Я ни о ком не пишу ничего личного – ведь я уже ощущаю себя «общественным достоянием» и нисколько не сомневаюсь в том, что все записанное мною будет прочитано другими: врачами, полицейскими, специалистами в области психического здоровья. Уверена, у них у всех самые добрые намерения. Но мне необходимо соблюдать осторожность. И на верху бумажного листка я записываю: «Прочитай это, когда проснешься».

Лаура все еще внизу. Она ведет себя со мной довольно странно. То держится подозрительно и опасливо, то вдруг проявляет участие и теплоту, приобнимает и пытается утешить. Мы обе видели реакцию доктора Паттерсон в самом конце нашей консультации в больнице. Не заметить ее потрясения было невозможно. Как и потрясения Лауры после получения за ужином эсэмэски. Речь в ней шла не о йоге. Кто же, черт побери, эта Джемма Хаиш?

Я пока еще не слышала, чтобы Тони вернулся из паба. Он велел мне положить ключ под цветочный горшок у входной двери. Меня подмывало остаться в пабе – посмотреть, действительно ли он так плохо поет, как утверждает Лаура. Но моя усталость оказалась сильнее любопытства.

И сейчас мне ужасно хочется спать. Но я переживаю за завтрашнее утро. Что оно мне принесет? Не будет ли оно еще хуже сегодняшнего? Еще более стрессовым? Я должна двигаться дальше, но чувствую себя во власти других людей, зависимой от мнения докторши, от своей собственной памяти. Образы Флер продолжают всплывать перед моими глазами. Но стоит мне ее увидеть, как Флер мгновенно исчезает.

Вот я закрываю глаза, и она опять появляется откуда-то из темноты. Она здесь – сидит на кровати в своей квартире, а ее лицо скрывает книга, которую она читает: еще одно описание берлинского андеграунда техно-музыки. «Флер», – шепчу я, и мои глаза увлажняются слезами. Она опускает книгу, и я громко охаю: ее лицо искажено, рот распахнут в ужасающем крике.

Мозг – сложнейший, но пугающий механизм, способный помнить многое из того, что мы бы хотели забыть, и забывающий ту единственную вещь, которую нам бы больше всего хотелось запомнить. А потом, с течением времени, он вдруг начинает работать избирательно, словно в автономном нейронном режиме, вызывая ночные кошмары из-за кордона бесплодной пустоты амнезии.

Через полчаса я перечитываю все, что написала, и вытягиваю руку, чтобы выключить свет. И именно в этот момент я слышу их разговор внизу. Их голоса приглушены и звучат слишком далеко. Значит, они не прямо подо мной, в гостиной, а на кухне.

Я выскальзываю из постели в хлопчатобумажной пижаме из чемодана и крадучись пробираюсь на лестничную площадку, напрягая изо всех сил свой слух. Насколько я могу судить, Тони защищает меня. Я сознаю это с облегчением. Но Лаура, похоже, склоняется к тому, чтобы выставить меня из их дома, и как можно скорее.

– Мы же не можем взять так просто и вышвырнуть ее на улицу, мой ангел, – говорит Тони.

– Прочти это. Джемма Хаиш заходит в Отделение экстренной медицинской помощи, предупреждая, что способна убить любого. Она умоляет принять ее и осмотреть. Медсестра направляет ее к психиатру на обследование, но та не дожидается осмотра и преспокойненько выходит на улицу. Почему ее никто не остановил?

– Не знаю, мой ангел.

– И глянь сюда: за несколько минут до этого инцидента в больнице Джемма перерезала кухонным ножом горло своей подруге, затем позвонила на 999, также предупредила, что готова прикончить еще кого-нибудь, и попросила о помощи. Но полиция приехала слишком поздно.

Я крадусь ниже по лестнице, отчаянно вслушиваясь в разговор.

– Сьюзи просто посоветовала тебе соблюдать осторожность, – говорит Тони. – У нас нет возможности узнать, она это или нет.

– Я разговаривала с ней весь вечер. Джемме Хаиш сейчас должно быть лет тридцать. Наша Джемма примерно такого же возраста. Двенадцать лет назад, еще студенткой в Лондоне, Джемма Хаиш была осуждена за непредумышленное убийство.

– И где она может находиться сейчас?

– Похоже, этого никто не знает. Освободилась и пропала. Сьюзи также сказала, что она жила когда-то в этом доме. И что у нее диагностировали шизофрению и амнезию.

– Не помню, чтобы я видел имя Хаиш в списке владельцев этого дома.

– Но Сьюзи ничего не выдумывает, Тони. Это все зафиксировано в медицинской карте Хаиш. Карты хранятся в больнице пятнадцать лет.

– И все же из этого не следует, что женщина, заявившаяся к нам сегодня, – никто иная, как Джемма Хаиш.