– Тогда кто?

– С позволения вашего преподобия я скажу это самому Баттисте, – ответила Фьора, которая начинала терять терпение. – Я хочу с ним поговорить, и ему не удастся спрятаться от меня за этими стенами или сбежать, как он это недавно сделал. Тогда это совсем не тот человек, которого я когда-то знала, а абсолютно другой: тот, кто потерял мужество и боится посмотреть в лицо правде!

Ей показалось, что внушительные очертания фигуры настоятеля каким-то странным образом начали раздваиваться, и появилась еще одна тень, одетая тоже в белое: Баттиста вошел так, что она этого не заметила.

– Вы правы, донна Фьора, я больше не тот, что был прежде. Но не обвиняйте меня понапрасну в отсутствии мужества!

Несмотря на гнетущую атмосферу этого дома, Фьора едва не рассмеялась. Уже то, что молодой Колонна сохранил здоровую привычку подслушивать у дверей, говорило о том, что не так уж он и изменился, как говорил.

– Отчего же вы тогда убежали от меня там, в церкви? Когда-то ведь мы были друзьями...

– Мне кажется, что это было очень-очень давно...

– Прошло всего два года, Баттиста, – возразила молодая женщина. – Это не так уж много!

Она замолчала и стала выразительно смотреть на настоятеля. Он понял, что в его присутствии она больше ничего не скажет, и решил с достоинством уйти.

– Вы найдете меня в часовне, сын мой, – тихо проговорил он. – Я буду молиться о том, чтобы господь избавил вас от козней грешного мира.

– Благодарю вас, отец, но надеюсь, что с божьей помощью найду силы, чтобы самому справиться с ними! – откликнулся Баттиста.

– Странно слышать это, – резко заметила Фьора, – не помню, чтобы когда-нибудь я вам расставляла ловушки!

– Знаю, донна Фьора, и прошу прощения, если я вас обидел... но прежде я никогда не слышал от вас ни слова лжи!

– А в чем я солгала? Когда?

– Только что, упомянув в разговоре одно лицо... Разве вы не сказали, что приехали из Рима? Вы – из Рима? Что вы там могли делать?

– Вам придется еще раз извиняться, Баттиста! Я, правда, еду не прямо из Рима, но мне пришлось там пробыть не по своей воле в течение нескольких месяцев. Иначе где бы я могла встретить вашу кузину Антонию?

Внезапно прихлынувшая к щекам кровь на какое-то время превратила молодого послушника в прежнего милого юношу, его черные глаза засияли, но это продолжалось недолго.

– Антония! – вздохнул Баттиста. – Она все еще помнит обо мне?

– И гораздо сильнее, чем вы предполагаете.

– В это так трудно поверить! Я узнал, что ее хотят выдать замуж...

– Ваши сведения сильно устарели. Сейчас Антония носит имя сестры Стефании и находится в монастыре Святого Сикста, где мы встретились и подружились.

– Антония – в монастыре? Это немыслимо! – воскликнул изумленный юноша.

– А мыслимо ли видеть вас в этой одежде? Могу добавить, что в монастырь она ушла не по своей воле. Папа римский хотел выдать ее за одного из своих племянников, Леонардо, самого гнусного типа из этой семейки. Она выбрала монастырь. А отец Антонии, для того чтобы смягчить гнев папы, был вынужден расстаться с большей частью ее приданого. Скажу еще, что она до сих пор не приняла монашеский постриг, и только от вас зависит, согласится ли она на это когда-нибудь... Сюда я приехала по ее просьбе!

Отойдя от Фьоры на несколько шагов, Баттиста прислонился к невысокой ограде вокруг креста, как бы ища защиты под его сенью. Он еще сильнее побледнел, и молодая женщина ощутила безграничную жалость к этому вконец запутавшемуся мальчику.

– Вы ей писали прежде? – осторожно спросила она. – Отчего же перестали?

– Я перестал писать, когда узнал, что она собирается замуж! Я ее... очень любил и не захотел, чтобы между нами что-то сохранилось. Мне казалось, что так будет намного легче, и какое-то время так и было. Пока был жив монсеньор Карл, все шло по-другому, рядом с ним все было проще, особенно прекрасные мечты о рыцарстве. Та жизнь была как раз для меня, и я был почти счастлив. Затем появились вы, и наступили совсем прекрасные дни...

– Вы ей писали в то время и сообщили про меня? – спросила Фьора.

– Да, – кивнул Баттиста. – Я перестал ей писать почти сразу после вашего появления. От Антонии больше ничего не было, и я решил, что она вышла замуж. Почему же она мне ничего не сообщила?

– Может быть, потому, что вы слишком горячо воздавали мне похвалы? Какая же это непростительная глупость, мой дорогой!

– Но я совершенно искренне верил в то, о чем писал! Вы завладели моими помыслами и... моим сердцем! На какое-то время... – признался юноша.