Каждый раз при виде ее он испытывал потрясение. Она как будто усыхала на глазах. Ее красивое, выразительное лицо приобретало цвет старой слоновой кости. Боль оставила глубокие морщины вокруг рта, и сегодня он впервые прочитал в ее глазах готовность сдаться. Он сел на жесткий стул рядом с кроватью и взял мать за руку.

Она сказала, что у нее все хорошо и ему не о чем беспокоиться. Через пару недель она поправится, встанет на ноги и вот тогда придумает, как справиться с капитаном Кэпшоу. В ее глазах еще светился слабый огонек сопротивления, однако Мо посетило ужасное предчувствие, что никогда она уже не встанет на пол своими большими, крепкими ногами.

Он рассказал ей о телефонном разговоре с Крамером.

– Не понимаю, что все это значит, – сказал он, – но ты ведь знаешь Большого Джима… он никогда меня не кидал.

Долл сделала долгий, медленный вдох. От услышанной новости позабылась мучительная боль в левом боку. Она всегда восхищалась Большим Джимом, который частенько захаживал в ее заведения, нещадно использовал ее девочек, а потом выпивал вместе с ней полбутылки скотча, прежде чем уйти. Вот настоящий мужчина! Сильный, способный и очень-очень умный! Мужчина, который сумел завязать с рэкетом и уйти с четырьмя миллионами, и теперь он зовет к себе ее сына!

– Встреться с ним, Мо, – сказала она. – Большой Джим никогда не ошибается! Четверть миллиона! Подумать только!

– Да… если Большой Джим говорит, что дело стоящее, значит так оно и есть. – Мо неловко поерзал на стуле. – Но, мама, я не могу ехать в таком виде… он хочет, чтобы я прилетел самолетом. Я… я ему сказал, что у меня все отлично… что у меня свой ресторан. Ты ведь знаешь Джима. Я не мог сказать ему, в каком мы положении.

Долл поняла, о чем он, и кивнула.

– У меня есть деньги, Мо, – сказала она. – Когда ты прилетишь к нему, то прилетишь с шиком. – Она покопалась в прикроватной тумбочке и вынула черную сумочку из крокодиловой кожи, одну из немногих ценных вещиц, какую ей удалось сохранить. Достала из сумочки конверт и протянула ему. – Возьми, Мо. Подбери себе хороший костюм, приоденься. Тебе нужна пижама, рубашки и прочие мелочи. Достань хороший чемодан. Большой Джим обращает внимание на такие детали.

Мо заглянул в конверт. Глаза его широко раскрылись, когда он увидел там десять сотенных бумажек.

– Святые угодники, мама! Откуда это?

Долл усмехнулась:

– Приберегла. Это мой неприкосновенный запас, сынок. Теперь он твой. Трать с умом. Больше ничего не будет.

– Но они нужны тебе, мама! – Мо так и смотрел на деньги, словно загипнотизированный. – Я не могу их взять. Тебе понадобится каждый цент, если ты хочешь поправиться.

Долл прижала к боку ладонь. Мучительная боль вернулась, и от нее бросало в пот.

– Ты же едешь, чтобы заработать четверть миллиона, глупый, – сказала она. – Когда поговоришь с Джимом, у нас будет полно денег. Бери.

Мо взял деньги. Он вернулся в ресторан и сказал Франсиоли, что увольняется. Франсиоли пожал плечами. Официанты, сказал он, идут по дюжине за десять центов. Он не захотел пожать Мо руку на прощание, и это расстроило Мо – он теперь вообще легко расстраивался.

Всю среду он потратил на покупку необходимых вещей. Потом вернулся в свою паршивую комнатенку и принялся укладывать купленный чемодан из свиной кожи и облачаться в новый костюм. Он уже сделал стрижку и маникюр. Поглядев на себя в зеркало, Мо с трудом узнал этого благополучного человека, который посмотрел на него в ответ.

Взяв чемодан, он поспешил в больницу, не забыв купить по дороге фиалок. Дежурная сестра коротко сообщила ему, что сегодня его мать не принимает посетителей. У нее небольшие боли, и ее лучше не беспокоить. Мо смотрел на стройную блондинку, и его сердце раздирали отчаяние и страх.

– Но с ней ничего серьезного? – спросил он робко.

– О нет. Ей просто немного нехорошо. Она отдыхает. Вы лучше навестите ее завтра.

Кивнув, сестра отошла, на ходу поправляя пояс, ее мысли явно были заняты какими-то другими вещами.

Мо потоптался на месте, потом медленно двинулся к выходу. Только выйдя на улицу, он понял, что так и несет букетик фиалок. Он вернулся к продавщице цветов и протянул ей фиалки.

– Мама сегодня плохо себя чувствует, – сказал он. – Возьмите цветы себе. Завтра я куплю еще. Она была бы рада, если бы вы взяли цветы.

Вернувшись к себе, он сел на кровать и закрыл лицо руками. Он сидел так, пока не удлинились тени и в комнате не стало совсем темно. Он забыл, как нужно молиться, но он попытался. Все, что у него получилось, бормотать снова и снова:

– Святой Иисус, присмотри за мамой. Позаботься о ней, останься с ней. Она нужна мне.

На большее он был не способен.

Когда транзистор в квартире этажом ниже оглушительно заорал, он спустился к телефону-автомату на другой стороне улицы и позвонил в больницу.

Бесстрастный женский голос сообщил, что его матери все еще немного нехорошо. Он попросил поговорить с ее лечащим врачом, и ему сказали, что врач занят. Остаток вечера Мо провел в баре. Он выпил две бутылки кьянти и, когда наконец вернулся к себе, был слегка пьян.